Игра с тенью - [32]

Проехав мили три, у въезда в деревеньку мы свернули влево по узкой аллее, заросшей кустами ежевики. Скоро она превратилась в тележную колею, и именно здесь чуть не случилось первое несчастье; возница на секунду отвлекся, а лошадь спокойно тронулась дальше по ухабам, споткнулась и, резко свернув направо, столкнула одно из колес в глубокую выбоину с таким грохотом, что чуть не перевернула экипаж. Вознице пришлось растянуться на козлах, чтобы его не сбросило. Экипаж остановился.

— Простите, сэр, — сказал возница. — Дальше нам не проехать. Еще один такой удар, и потребуется новая ось.

— Отсюда далеко? — спросил я.

— Меньше полумили, — ответил он, указав на дымок из трубы прямо за следующим пригорком.

Я заплатил ему, поднял чемодан и пустился в путь пешком, осторожно обходя корни. Ветер нежно погладил мне лицо, и на мгновение все, что связывало меня с беспокойным миром, отступило вслед за отъезжающим экипажем, а мне остался лишь звук собственных шагов да крик ласточек, призывавших взяться за великое дело или напоминавших о великом горе, которое я почему-то позабыл в суете повседневности.

Выйдя на пригорок, я увидел перед собой небольшую ферму с грязным двором и двумя рядами ветхих сельскохозяйственных построек по бокам. С третьей стороны между ними стоял длинный низкий дом из беленого камня, защищенный сзади рядом деревьев. Это было так не похоже на уютный коттедж, которого я ждал, что я сразу решил, будто возница ошибся. Пока я шел к воротам, я успел убедить себя, что мне придется вернуться в деревню или даже в Брайтон и начать путь снова.

Тощий черно-белый пес при виде меня вскочил на ноги и яростно залаял, дергая свою цепь, будто это была детская игрушка, и пугая бродивших по двору кур. Через мгновение из сарая вышла румяная женщина лет шестидесяти пяти с закатанными до локтя рукавами и направилась ко мне. У нее была неестественно широкая походка комической вдовушки из пантомимы, и я сначала решил, что она пьяна, но потом заметил у нее на ногах деревянные сабо, позволяющие ей не утопать в грязи.

— Доброе утро! — крикнул я. — Я ищу мистера Гаджена.

Должно быть, лай и писк заглушили мои слова, поскольку она нахмурилась, покачала головой, а потом разогнала кур и стала успокаивать собаку. Она приложила ладонь к уху и приподняла брови, жестами давая понять, что не расслышала.

— Мистер Гаджен здесь живет? — повторил я.

— Вы мистер Хартрайт? — спросила она мягким сассекским говорком и, когда я кивнул, протянула мне руку и сказала: — Я Элис Гаджен.

— Очень приятно, — сказал я.

— Он у себя в кабинете. Ничего, если я вас с черного хода проведу?

Она провела меня по двору в теплую кухню, полную пара, аромата вареной свинины и сладкого дымного запаха мяса, которое жарилось на вертеле. Низкие балки потолка, черная плита, заставленная горшками, охотничья добыча — связка подстреленных зайцев, видневшаяся сквозь полуоткрытую дверь кладовой — все говорило о том, что это дом зажиточного фермера. Только стол выбивался из общей картины: из-под старой скатерти были видны изящные ножки красного дерева, говорившие о том, что он когда-то украшал гостиную, но попал в затруднительные обстоятельства.

Мы вошли в прохладный вестибюль, вымощенный отполированными каменными плитами, и миссис Гаджен остановилась.

— Оставьте саквояж здесь, — сказала она, указав на подножие лестницы, — а потом мы вам покажем вашу комнату.

Она говорила медленно и громко, поглядывая на дверь напротив, и это заставило меня предположить, что слова предназначались не только для меня, но и для ее мужа. Предупредив его таким образом о моем появлении, она несколько мгновений повозилась, устраивая мой чемодан, после чего выпрямилась и, уперев руки в боки, сказала:

— Ну вот, теперь никто об него голову не сломает.

Потом она без стука открыла дверь.

Прежде всего я заметил множество бумаг. Отдельные листы и грубые пачки, связанные ленточками, старые записные книжки, сложенные неустойчивыми стопками так, что они вот-вот готовы были рухнуть, покрывали почти всю поверхность пола и мебели. В воздухе пахло плесенью и старой кожей, а пыли было столько, что видно было, как она висит перед окном, будто муслиновая занавеска. Я подумал, что передо мной зрелище доселе невиданное: комната, где беспорядка больше, чем у леди Истлейк в будуаре.

Но это впечатление немедленно рассеялось, когда я повернулся к самому Гаджену. Он был невысок и щеголеват, глаза у него были светло-карие, а седые волосы он зачесывал назад со лба. Белоснежный галстук (такой же белый и пышный, как лебединая грудь) и хорошо скроенный коричневый шерстяной сюртук придавали ему безупречно аккуратный вид. Он подошел поздороваться, осторожно пробираясь между кипами бумаг, словно генерал, который старается не потревожить расположение войск.

— Мистер Хартрайт? — сказал он, поглядев на жену. Она кивнула, и он протянул мне левую руку: — Как любезно, что вы приехали, сэр.

— Да нет, это с вашей стороны любезно… — начал я, удивленный его тоном, но он остановил меня, качая головой.

— Вы просто ангел, — сказал он, — посланный небом, чтобы спасти меня. — Он взмахнул рукой, будто сеятель, рассыпающий семена. — Вы видите, что тут творится.