Игра с огнем - [33]

Усевшись с ней на диване, они сразу оживленно заговорили. Со свойственной Сильвестру откровенностью он довольно нетактично сказал:

— Как приятно, что «сейчас» похоже на прежние времена.

Пока Сента и Сильвестр рассказывали о своей жизни, Клое молчала. На последнее восклицание Сильвестра она заметила:

— Сейчас, действительно, так, как в прежние старые дни. — Затем, как бы желая сделать сообщение как можно более кратким, прибавила:

— Виктор, ваш отец, покинул меня, а также и пансионеры. — Спокойно улыбнувшись, она продолжала ласковым голосом: — Поэтому вы можете легко себе представить, как приятно мне было услышать от Сары, что вы оба пришли ко мне.

Сента, никогда не плачущая, едва сдерживала слезы. В первую же минуту, когда заговорила мать, она почувствовала в ней всю ту храбрость и самопожертвование, которые свойственны только материнской любви. Клое не писала им ни слова, ни одного звука, чтобы вернуть их к себе и все им объяснить. Но в тот момент, когда они вернулись в родной дом, она напряженно слушала их и делилась с ними своей радостью видеть их и счастьем вновь испытывать материнскую любовь.

Затем Клое им рассказала:

— Хотя я даже не знаю, как ее зовут, не то Бренд, не то Спрендвель, какая-то женщина, которую ваш отец знал еще в Австралии или Яве, или где-то в тех странах, где он бывал, по-видимому, его прежнее увлечение — вернулась, думая предъявить на него какие-то свои права. Я сразу согласилась с ней и даже не сердилась на Виктора. Но все оказалось таким невероятно простым, таким до ужаса несложным. Не долго думая, Виктор ушел с ней. Единственно приятным было то, что он искренне этому был рад. Его уход совпал с моментом отъезда Павла Трента и Тимофея. Вот почему дом пустой. Не будет ли это хорошим предзнаменованием, как вы думаете?

Сента ответила:

— Я буду жить дома и стану твоим пансионером. Сейчас я уже достаточно зарабатываю, и у меня много денег. Я собираюсь написать большой роман.

Сильвестр заявил:

— Мы должны отпраздновать такой великий день, обязательно должны. Я пойду за Джорджи, а Сента может пригласить Чарльза.

— Где же милый мистер Торрес? — спросила Клое.

— Я приведу Мики, — ответила Сента.

Условились, что зайдут за Клое часов в девять.

— Так поздно? — оживленно спросила она.

— Так рано, — ответил Сильвестр смеясь.

Когда они ушли, она долго еще прислушивалась, стоя у открытого окна, к отзвукам их шагов на улице. Потом села на старый диван и задумалась. Сильвестр, Сента — ее дети… Как странно они выражаются — «Мы должны отпраздновать», «Я буду жить дома», «Буду твоим пансионером». Ее душа затрепетала от охватившего ее чувства печали и любви.

Чувствуют ли когда-либо дети, какие цепи привязывают к ним мать, искренне любящую детей настоящей любовью? Сознают ли они вообще существование такой связи? Не является ли их первый вылет из родного гнезда началом конца?

Смеясь сама над собой, Клое вспомнила легенду об отце и блудном сыне. Теперешнее поколение не знает таких случаев. Теперь, если молодежь считает себя достойной вернуться в отчий дом, то лишь для того, чтобы пригласить родителей в дансинг; но Сента действительно хочет вернуться домой и жить с ней. Как это будет чудесно! А вдруг она передумает? Боясь капризов жестокой судьбы, Клое вскочила и попросила Сару прибрать комнату Сенты и привести ее в порядок.

Потом она пошла переодеться. Ее единственное вечернее платье было сшито еще до начала войны. Глядя на себя в зеркало, на свое худое измученное лицо, она смеялась над собой и над своей быстро наступившей старостью. Но как хорошо, что она худая, что она не похожа на тех матерей, которые шокируют своих дочерей невероятной толщиной.

— Дарлинг, ты страшно элегантен, — сказала мать Сильвестру, видя его впервые за много лет так хорошо одетым. Он казался даже более взрослым. Хотя Сильвестр не мог сказать того же о туалете матери, все же, когда они сели в авто, он нежно обнял ее.

В своем незнании ночной клубной жизни она была очаровательна. Все ее удивляло и восхищало. Клое сказала, что этот вечер напоминает выезды на балы в годы молодости.

Сента условилась с Клое, что переедет к ней на следующий день. Расставшись с ней в ту же ночь, она телефонировала Чарльзу, прося его прийти к ней в клуб. Немного позже он явился.

— Хотите танцевать? — спросил он Сенту. В тот момент, когда она ощутила его объятия, Сента закрыла глаза, боясь трепета страсти. «Завтра все будет кончено, но эти несколько часов…»

Было уже почти два часа, когда они выехали из Лондона за город. В воздухе чувствовалось приближение грозы, и аромат свежескошенного сена был одуряющим, как крепкие духи.

Доехав до своего любимого луга, они остановились. Чарльз спросил:

— Почему вы меня вызвали, говоря, что должны сказать что-то важное. В чем дело, дарлинг?

Повернувшись к нему лицом, она сказала:

— Чарльз, так больше продолжаться не может.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мы с вами отлично понимаем, что такие отношения, как наши, в действительной жизни не могут существовать ни в коем случае; они не могут продолжаться у людей, каждый из которых живет и трепещет. Вы — живой человек, и та часть моего «я», которую я желала бы не чувствовать, слишком жива во мне. Мы напоминаем тех людей юга Франции, которые часами купаются, зная, что это им сильно повредит, но продолжают это делать только потому, что так им нравится. Мы с вами любим друг друга настолько, чтобы доставить себе наслаждение. Вам кажется, что я не знаю, не понимаю многого из того, что вы чувствуете; вы думаете, Чарльз, дорогой, что я также не знаю, что вы не задумываетесь над тем, чем все это кончится… Я знаю, вы в глубине ваших мыслей ни одну минуту не думаете обо мне скверно. Но я не хотела бы дожить до того момента, когда вы сочтете себя обманутым. Ведь я знаю, чем это всегда заканчивается — все мы знаем это. Если бы вы меня любили так, как я это понимаю, вы захотели бы иметь меня своей женой. Нет, нет, не говорите, дорогой Чарльз, я не хочу, чтобы вы на мне женились. Если бы у вас было это желание, мне не пришлось бы об этом говорить самой. Я не из тех, которые так легко отдаются. Иной раз среди наших поцелуев мне кажется, что я такова… Но сегодня после обеда я пережила нечто, что заставило меня понять это. Я не могу вам сказать, что именно я пережила, я не могу сама себе уяснить, что это такое, но последствием всего этого было следующее. Я чувствую, что я должна развивать свою душевную жизнь, что если бы я принадлежала вам, то возненавидела бы и вас и себя, какая бы страсть меня ни охватила; после разрыва наших отношений эта ненависть неминуема. Вы тоже впоследствии проклинали бы меня.