Игра об Уильяме Шекспире продолжается, или Слова, слова, слова... - [19]

В записи дворецкого Томаса Скревена, как считают все западные шекспироведы и историки, речь идёт об изготовлении именно такого декоративного щита для нового графа Рэтленда — Фрэнсиса, собиравшегося принять участие в очередном турнире при дворе. В чём конкретно выразился вклад Шакспера в изготовление «импрессы», никто, разумеется, не знает, вполне вероятно, что он делал сам щит, который Бербедж потом разрисовывал, раскрашивал, писал на нём выбранный или придуманный графом девиз (обычно несколько слов на латыни, вроде «Надежда всегда со мной» или «Твой свет — моя жизнь» и т.п.). Если же под «моим лордом» в записи подразумевался недавно умерший Роджер, то слово «импресса» может быть истолковано и в другом, более глубоком смысле, связанном с ролью, которую Шакспер играл при покойном графе.

Но в любом случае нельзя вычитать в этой короткой записи дворецкого то, что увидел в ней академик: «большой сокрушительный удар неоретлендианской гипотезе, то есть удар, уничтожающий гипотезу». Что же это за «большой сокрушительный удар»? Академик сообщил своим читателям, что Шекспира (то есть Шакспера) пригласили как «уважаемого и знаменитого поэта», чтобы он «написал достойное монарха мотто» (девиз) для встречи и приёма самого короля в связи с его приездом в замок Рэтлендов в 1612 году. «От первых слов, которые читал приезжавший в гости монарх, во многом зависело его расположение в будущем». Кроме того, «королю могло понравиться, что написал это поэт-джентльмен из самого центра Англии» (!). Ну а раз Шакспер (в записи — Shakspeare, а не Shakespeare, как утверждает Н.Б.) был знаменитым «королевским поэтом», которого за огромные (по мнению академика) деньги пригласил знатный лорд только для того, чтобы тот сочинил всего одну фразу из нескольких слов, то как можно сомневаться, что сей поэт не только умел читать и писать, но и являлся автором пьес, поэм, сонетов! Никаких сомнений ни у кого после ознакомления с данной (известной уже более столетия) записью, по мнению академика, остаться не может, следовательно, «проанализированная выписка из деловой бумаги зачёркивает все азы антишекспиризма, будто Шекспир был не знаменитым поэтом, а малограмотным подставным лицом того или иного барина, играющего в литературные прятки». Для впечатляющей картины сокрушительного разгрома зловредной ереси академик не жалеет места и читательского времени, неоднократно повторяя одни и те же заклинания. «Таким образом, рушится вся гипотетическая схема И.М. Гилилова, будто «Шакспер» — неграмотный вахлак, а чета Ретлендов (или кто-то другой как вам это понравится) — подлинные поэты, создавшие его, Шекспировы, гениальные творения». «Кроме того, эта выписка означает также конец "ретлендианства" и "неоретлендианства"». Оказывается, бесславный конец этих гипотез наступил из-за того, что Шакспер назван в записи дворецкого «мистером», а это в те времена «было эквивалентно господину, так говорилось о джентльмене», следовательно, Рэтленды «относились к Шекспиру как к дворянину, а не как к проходимцу»… Трудно поверить, что всё это пишется в конце XX века, и пишется всерьёз.

А теперь, наверное, пора заметить, что Н.Б. по незнанию фактов приписал запись дворецкого об «импрессе» к происходившему за девять месяцев до того (в августе 1612 г., после похорон Роджера, 5-го графа Рэтленда) визиту короля с наследным принцем в Бельвуар! Весной 1613 года короля в Бельвуаре не было, так что все восторги Н.Б. относительно поэтического вклада Шакспера в некие торжества по случаю посещения Рэтлендов монархом могут вызвать лишь сочувственную улыбку. Но исходя из того, что речь шла об изготовлении декоративного картонного щита для турнира, ни единую букву в этой записи нельзя считать доказательством того, что Шакспер был приглашён в качестве «королевского поэта» для сочинения трёх-четырёхсловного девиза (который обычно придумывали для себя сами участники турнира); это чистый домысел академика. Запись дворецкого свидетельствует — и это очень важно, — что Шакспер знал дорогу в дом Рэтлендов и выполнял при случае их мелкие поручения; этот дом — единственный, о котором точно известно (подтверждено документально), что Шакспер получал там деньги. И ещё более важное обстоятельство: сразу после этого Шакспер навсегда покидает Лондон и возвращается в Стратфорд; абсолютно никаких оснований утверждать (как это делает Н.Б.), что Шакспер якобы заболел, нет и никогда не было.

Смелая трактовка академиком записи об «импрессе» была подхвачена и углублена рецензентом К., который торжествующе выдвигает ещё один, по его мнению, убийственный, довод: «Если бы Рэтленд был поэтом, способным создать «Гамлета», то неужели ему мог понадобиться кто-то для написания девиза?». Довод действительно убийственный, но не для «антишекспиризма», который в этой же статье именуется «ахинеей», а для самого К.: он не только не знает, что такое «импресса», но и не понимает, что Шакспер был в Бельвуаре через девять месяцев после смерти Роджера Мэннерса-Рэтленда, когда графом уже был его брат, коего в написании «Гамлета» никто не подозревает...