Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [133]
В уэлбекском портрете есть ещё одна интригующая особенность: бриллианты, украшающие Елизавету Рэтленд, выглядят на картине тёмными, почти чёрными. Специалисты затрудняются делать определённое заключение о причине столь странного явления: то ли лак, то ли пигмент оказался в этом единственном случае некачественным и не выдержал испытания временем, то ли художник специально, по желанию заказчиков, изобразил бриллианты этой необыкновенной женщины чёрными, скрывающими своё сияние!
«Прославление Чарис» и маска «Гименей» во многом являются продолжением появившейся ещё в 1600—1601 годах джонсоновской пьесы «Развлечения Синтии», полной намёков в адрес Елизаветы Сидни, только что ставшей графиней Рэтленд. В очень интересном посвящении, как и в ряде других случаев, Джонсон обыгрывает смысловое значение фамилии Рэтлендов — «Manners». Упоминание об Аполлоне, «который теперь направляет Синтию», — прямая аллюзия на недавно заключённый брак Елизаветы; ей адресована и подпись автора: «Твой слуга, но не раб». Сохранился экземпляр пьесы с дарственной надписью Джонсона Люси Бедфорд: «Ярчайшей из звёзд Синтии». О тесной дружбе Елизаветы с Люси знали все. Другая джонсоновская надпись — на рукописной копии «Оды восторженной», опубликованной потом в честеровском сборнике, когда Джонсона не было в Англии, — свидетельствует, что появление этой книги не обошлось без участия Люси.
Джонсоновская Чарис — это Елизавета Рэтленд, бывшая центральной фигурой празднества в Уайтхолле по случаю бракосочетания её юного брата. Люси Бедфорд после воцарения Иакова была непременной участницей дворцовых увеселений, особенно джонсоновских масок, и её присутствие возле королевы никого не могло особенно поразить. А вот появление во дворце и участие в театрализованном празднестве дочери Филипа Сидни, о необычных отношениях которой с мужем к тому времени, наверное, уже знали все (а кое-кто знал о бельвуарской чете и более того), действительно было событием, и неудивительно, что взоры собравшихся устремились на неё: молодая поэтесса затмевала всех, в том числе и девочку-невесту.
Для Елизаветы это первое и последнее участие в придворном представлении стало, наверное, самым ярким, надолго запомнившимся событием в её небогатой внешними эффектами жизни книжницы и лесной затворницы. Хозяйственные записи дворецкого отражают значительные расходы — более тысячи фунтов стерлингов — не только на наряды и обувь для пьесы-маски, но и на трёхнедельное пребывание в Уайтхолле (с 16 декабря 1605 до 8 января 1606 г.[120]); по ним можно судить о продолжительности репетиций. Скорей всего, портреты Люси Бедфорд и Елизаветы Рэтленд написаны именно в эти дни, и можно представить, сколько забот и волнений было у молодой женщины (всего лишь двадцати лет от роду) и её верного поэтического оруженосца Бена Джонсона, — об этих днях он вспоминал со светлой и печальной улыбкой через много лет, когда Елизавета Рэтленд, его Муза, его Чарис, несравненная Феникс, уже давно была в Элизиуме, а после отгремевших в 1606 году празднеств осталась лишь тоненькая книжка — первое кварто «Гименея» да эхо последовавших трагических событий.
В одной из своих элегий>{85}, которая, как я считаю по ряду аллюзий, тоже обращена к Елизавете Рэтленд (уже после её смерти), Джонсон подчёркивает, что он связан клятвой не называть её имени:
И в той же элегии:
Графиня Пембрук — хозяйка поэтической Аркадии туманного Альбиона
В рассказе о Рэтлендах, о честеровском сборнике, о «Печальном пастухе» я несколько раз упоминал имя Мэри Сидни, в замужестве — графини Пембрук. Пора читателю ближе познакомиться с той, чья роль в истории английской литературы и в становлении Шекспира начинает проясняться только теперь.
Вряд ли сегодня мы знали бы много об этой замечательной женщине без биографов её брата, крупнейшего поэта английского Возрождения Филипа Сидни; изучая его жизнь и творчество, они неизбежно и неоднократно выходят на неё. Парадокс, однако, заключается в том, что только благодаря таланту, труду и самоотверженной любви Мэри Сидни-Пембрук последующие поколения (в том числе и упомянутые биографы) вообще получили возможность прочитать произведения Филипа Сидни. О посмертной же судьбе собственного имени и своих произведений она, как ни странно, совсем не беспокоилась; более того, похоже, она заботилась скорее о том, чтобы её имя всегда оставалось — и навсегда осталось — в тени. Поэтому лишь с начала XX века исследователи стали задумываться над характером отзывов о ней современников, над обнаруженными рукописями и списками её произведений и писем — и постепенно проступали контуры удивительной, многосторонне одарённой личности и открывался её великий вклад в сокровищницу художественной культуры не только шекспировской Англии, но и всего человечества.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта брошюра является приложением к книге «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса» и содержит рассказ о полемике, развернувшейся после выхода в свет первого и второго изданий книги.Мировая дискуссия о знаменитом «шекспировском вопросе» наконец пришла и в Россию, обретя при этом некоторые специфические, вызванные многолетним запретом черты.Издание второе, дополненное.
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.