Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса - [131]

Пастораль (пьеса или поэма) под таким названием не известна; вероятно, Джонсон впоследствии дал ей другое название и внёс какие-то второстепенные изменения. Тогда этим искомым произведением может быть лишь «Печальный пастух» (теперь мы могли бы перевести её название как «Печальный поэт») — единственная «пасторальная» пьеса Джонсона. Ибо именно в этой и только в этой пьесе Джонсона среди большой группы «поэтов Бельвуарской долины» мы действительно встречаем мудрого Элкина, к которому все почтительно обращаются за советами, а также колдунью из Пэпплуика и её интриганку-дочь; повторяю, эти персонажи больше нигде у Джонсона не встречаются. Крупный английский текстолог и шекспировед Грег, дискутируя в 1905 году с Флеем, признавал, что «если Джонсон в «Печальном пастухе», создавая образы Робина и Мариан, имел в виду определённые личности, то мы без труда можем идентифицировать их с четой Рэтлендов»^{82}. Следует отметить, что более уверенная идентификация затруднялась тогда для Грега неясной датировкой смерти Елизаветы Рэтленд и сам он придерживался указанной в Национальном биографическом словаре ошибочной даты — 1615 год. Таким образом, в период работы над джонсоновской пасторалью он ничего не знал о почти одновременной смерти Рэтлендов, проливающей особый, трагический свет на эти загадочные фигуры, столь близкие к Шекспиру и Джонсону; не были тогда известны Грегу и другие связанные с ними факты, открытые только в ходе позднейших исследований.

Сегодня мы наконец располагаем дополнительными основаниями для того, чтобы с уверенностью назвать джонсоновских героев, основаниями, о недостатке которых сожалел в своё время Грег, известный своей научной осторожностью. Содержание «Печального пастуха» вместе с записями Драммонда, джонсоновскими посланиями к Елизавете Рэтленд и особенно с честеровским сборником свидетельствует, что под масками Робина и девы Мариан, так же как и под масками Голубя и Феникс, выведены друзья и покровители «поэтов Бельвуарской долины» — хозяева Шервудского леса, чей удивительный союз так неожиданно для всех обернулся летом 1612 года мистическим союзом в смерти.

В поэтическом цикле «Подлесок», опубликованном в 1640 году, уже после смерти Бена Джонсона, есть поэма «Прославление Чарис в десяти лирических отрывках»^{83}. Джонсон рассказывает об изумительной женщине, чья красота и ум облагораживают и возвышают всё, с чем она соприкасается; он называет её своей звездой, своей богиней. «Но её красота скрывает больше, чем открывается нашим глазам». Несмотря на ряд перспективных аллюзий, прототип и этой героини Джонсона оставался не установленным комментаторами изданий его произведений. Сделать это помог мне анализ шестой части поэмы, где поэт вспоминает, как он удостоился поцелуя Чарис «за то, что было создано им и его Музой», а произошло это после какого-то представления в королевском дворце, «когда сама невеста не выглядела и наполовину такой прекрасной, как Чарис». «Все разговоры, всё внимание было приковано к Вам больше, чем ко всему, что сияло и сверкало тогда в Уайтхолле».

О каком же празднестве в королевском дворце в Уайтхолле, связанном с творчеством Бена Джонсона и некоей невестой, которую Чарис затмевала, говорит здесь автор? Бесспорно, речь идёт о представлении в Уайтхолле одной из его пьес-масок[115]; указание же на невесту позволяет безошибочно определить, что Джонсон вспоминает не что иное, как пышное придворное празднество 5 января 1606 года, когда вся английская знать во главе с королевским семейством разыгрывала пьесу-маску «Гименей», специально написанную Беном Джонсоном по случаю бракосочетания юного Роберта, графа Эссекса (сын казнённого в 1601 г. мятежника и единоутробный брат Елизаветы Рэтленд), и столь же юной Франсис, дочери графа Сэффолка. Костюмы и машинерия для пьесы-маски были разработаны знаменитым архитектором Иниго Джонсом, музыка написана композитором Альфонсо Феррабоско.

Сразу же после торжественных церемоний 14-летний новобрачный был отправлен для продолжения образования на континент, а юная Франсис осталась дома, под присмотром своей матери — графини Сэффолк. Присмотр оказался не слишком стеснительным, и Франсис не устояла перед соблазнами великосветской и придворной жизни. Среди её поклонников был и сам наследный принц, но объектом её подлинной страсти стал королевский фаворит шотландец Роберт Карр. Вернувшийся через несколько лет в Англию молодой Эссекс пытался вступить в супружеские права, но Франсис ушла от него и навсегда связала свою жизнь с Карром. После скандального бракоразводного процесса с пикантными эпизодами (Франсис и её покровители объявили молодого Эссекса импотентом; для «проверки» этого утверждения была создана специальная комиссия из придворных дам, обследовавшая Франсис) король, которому обычно было трудно отказать в чём-либо своим фаворитам, санкционировал расторжение союза, заключённого под его же эгидой; Франсис стала свободной и могла выйти замуж за Карра.

Поэт Томас Овербери, давнишний друг Карра, был не в восторге от намерения последнего жениться на разведённой Франсис, которую считал легкомысленной и опасной особой. Всё это имело непосредственное отношение к джонсоновской пасторали «Печальный пастух». Мы уже знаем, что среди личностей, выведенных им в пасторали, Джонсон назвал поэта Овербери, а также графиню Сэффолк и её дочь. Считают, что поэму «Жена», где описывается идеальная женщина, Овербери написал специально, чтобы удержать своего друга от рискованной, как он считал, женитьбы. Что касается самого образа идеальной женщины, то он очень похож на поэтическое описание Елизаветы Рэтленд, в которую, по словам Джонсона, Овербери был влюблён. По просьбе Овербери Джонсон прочитал (или передал) Елизавете поэму «Жена» и с похвалой отозвался об авторе; несколько строк из поэмы Елизавета запомнила. Таким образом, предприимчивая подруга Карра имела основания считать Овербери своим личным врагом, не испытывала она тёплых чувств и к своей золовке, чьи добродетели воспевались Овербери в противовес её (Франсис) видам. Ясно также, что в перипетиях отношений в треугольнике Эссекс — Франсис — Карр симпатии Елизаветы Рэтленд были на стороне брата, и Сэффолки, понимая это, плели какие-то интриги против Рэтлендов и окружавших их «поэтов Бельвуарской долины». Теперь становятся понятными образы старой колдуньи и её дочери, злоумышляющих против девы Мариан.