Игра Нептуна - [54]

— Не купил, Адамберг, а позаимствовал. Вспомни, в ранах осталась земля. Инструмент не был новым.

— Верно.

— И тут у нас возникает много отклонений — и не маленьких — в педантичном поведении твоего убийцы. Кроме того, рядом с жертвой не нашлось смертельно пьяного бродяги с орудием убийства в кармане. Нет козла отпущения. Мне кажется, различий слишком много.

— Простое стечение обстоятельств. Как все гении, судья очень изворотлив: ему пришлось принимать во внимание заморозки, жертва больше трех дней пролежала во льду. Кроме того, ему пришлось действовать на иностранной территории.

— Вот именно! — Лалиберте поставил еще один крестик на своем листке. — Твоему судье что, стало тесно на старой доброй родине? Ведь раньше он убивал только во Франции, так?

— Не знаю. Я рассказал тебе только о французских убийствах, потому что копался только в наших архивах. Даже если он убивал в Швеции или в Японии, мне об этом ничего не известно.

— Ну ты и упертый. Ищешь ответы на все вопросы?

— А разве ты не хочешь, чтобы я назвал тебе убийцу? Много ты знаешь людей, убивающих вилами? Ведь насчет орудия я не ошибаюсь?

— Ну да, насадили на этакую «куриную лапку». Но вот кто ее держал — это вопрос.

— Судья Оноре Гийом Фюльжанс. Настоящий убийца, которого я схвачу за шиворот, обещаю тебе.

— Я бы взглянул на твои бумаги, — сказал Лалиберте, раскачиваясь на стуле. — С удовольствием прочту все девять папок.

— Пришлю тебе копии, когда вернусь.

— Будет лучше, если ты попросишь кого-нибудь из твоих ребят прислать их электронной почтой.

«Выбора у меня нет», — подумал Адамберг, следуя за Лалиберте и его сотрудниками в зал переговоров. Он думал о смерти Фюльжанса. Рано или поздно Лалиберте узнает, как узнал Трабельман. Самой опасной была папка с делом его брата. Там имелся набросок шила, утопленного в Торке, и записи о лжесвидетельстве на суде. Сугубо конфиденциальные сведения. Его мог спасти только Данглар, сообрази он рассортировать папки перед отправкой. Но как его об этом попросить под зорким взглядом суперинтенданта? Он с радостью поразмышлял бы над этим часок, но действовать следовало быстро.

— Схожу за гостинцем, он у меня в куртке. Сейчас вернусь, — сказал он, выходя из комнаты.

Ретанкур придремала в пустом кабинете суперинтенданта. Адамберг не торопясь вынул из набитых карманов несколько пакетов и вернулся к канадцам.

— Держи, — сказал он, протянув пакеты Санкартье и едва заметно подмигнув ему. — Здесь шесть флаконов. Поделись с Жинеттой, если ей нравится запах. Когда закончатся, позвони.

— Что там у тебя? — буркнул Лалиберте. — Французское винишко?

— Мыло с миндальным молочком. Это не взятка чиновнику, а мягчительное для мозга.

— Кончай острить, Адамберг. У нас есть работа.

— В Париже уже больше десяти вечера, и только Данглар знает, где я держу свой архив. Лучше всего будет послать ему домой факс. Тогда он прочтет его утром и мы выиграем время.

— Ладно, парень. Давай. Пиши своему рыхляку.

Адамберг получил возможность написать Данглару от руки — единственное, что пришло ему в голову во время короткой операции «мыло». Мыслишка была детская, но могла сработать. Он изменит свой почерк — Данглар знает его наизусть, — укрупнив буквы «Д» и «Р» с намеком на Дело Рафаэля. Коротенькая записка, в которой встречались слова: ДанглаР, уДРужить, аДРес, АДамбеРг, спокойно позволяла ему это сделать. Оставалось надеяться, что Данглар углядит тайный знак и, прежде чем отсылать документы, вынет из дела компрометирующие документы.

Суперинтендант прочел факс, и он понесся по проводам через Атлантику, унося с собой надежду комиссара. Теперь оставалось уповать на тонкий ум Данглара. У него мелькнула мысль об Ангеле с мечом, и он воззвал к нему, прося с самого утра вооружить заместителя его главным оружием — логикой.

— Он получит факс завтра. Больше я ничего сделать не могу, — заключил Адамберг, поднимаясь.

— А у меня есть вопрос. Четвертый, остающийся неясным пункт. — Суперинтендант отогнул четвертый палец.

«Педантичность, педантичность и еще раз педантичность».

Адамберг сел перед факсом. Лалиберте остался стоять. Еще один полицейский приемчик. Адамберг попытался поймать взгляд Санкартье, который так и стоял, прижимая к себе пакет с мылом. В его глазах, где всегда плескалась доброта, комиссар прочел предупреждение. Ловушка. Будь осторожен.

— Ты разве не говорил, что начал охоту на него в восемнадцать лет? — спросил Лалиберте.

— Именно так.

— Тридцать лет — не многовато?

— Не больше, чем пятьдесят лет убийств. Каждому свое — он настаивает, и я настаиваю.

— Вы во Франции не знаете, что такое закрытые дела?

— Знаем.

— У тебя что, никогда не оставалось нераскрытых дел?

— Немного.

— Но оставались?

— Да.

— А почему ты не бросил это?

— Я тебе уже сказал — из-за моего брата.

Лалиберте улыбнулся, как будто выиграл очко. Адамберг повернулся к Санкартье. Тот же сигнал.

— Ты так любил своего брата?

— Да.

— Ты хотел за него отомстить?

— Я хотел доказать его невиновность, Орель, а не отомстить.

— Не придирайся к словам, это одно и то же. Знаешь, на что, по моему мнению, похоже твое расследование? Которое ты мусолишь уже тридцать лет?