Игра Нептуна - [12]

— Я читал вслух эти стихи и получал удовольствие. Год отработал дознавателем в Тарбе и приехал в отпуск на две недели. Был август, похолодало, и я пошел к дому. Я умывался, стараясь не шуметь — нас было девять в двух с половиной комнатах, — когда появился Рафаэль: он был как в бреду, все руки в крови.

— Рафаэль?

— Мой младший брат. Ему было шестнадцать.

Данглар поставил стакан — он был изумлен.

— Брат? Я думал, что у вас пять сестер.

— У меня был брат, Данглар. Мы были почти как близнецы, как два пальца на одной руке. Я потерял его почти тридцать лет назад.

Данглар хранил уважительное молчание.

— Тем вечером он встречался с девушкой у водокачки. Это была не интрижка, а настоящая любовь с первого взгляда. Эта девушка, Лиза, хотела выйти за него замуж, как только они станут совершеннолетними. Что вызывало ужас у моей матери и ярость у семьи Лизы, которая и подумать не могла о том, что их младшая дочь свяжет жизнь с таким оборванцем, как Рафаэль. Отец Лизы был мэром.

Адамберг помолчал, набираясь мужества, чтобы продолжать.

— Рафаэль схватил меня за руку и сказал: «Она умерла, Жан-Батист, она умерла, ее убили». Я зажал ему рот ладонью, потащил его отмываться и вывел из дома. Он плакал. Я начал задавать ему вопросы. Рафаэль, что случилось? Рассказывай, черт возьми! «Я не знаю, — ответил он. — Я был на водокачке, я стоял на коленях, в крови и с шилом в руках, а она была мертва, Жан-Батист, у нее было три дырки в животе». Я умолял его не кричать, не плакать, я не хотел, чтобы остальные услышали. Я спросил: «Откуда взялось шило?» — «Не знаю, оно было у меня в руке». — «Но до этого, Рафаэль, что ты делал до этого?!» — «Я не помню, Жан-Батист, клянусь. Я много выпил с ребятами». — «С чего это?» — «Потому что она залетела. Я был в ужасе. Я не хотел ей зла». — «А раньше, Рафаэль? Что было в промежутке?» — «Я шел через лес, чтобы встретиться с ней, как обычно. Мне было страшно, или я был пьян, вот и бежал, наткнулся на указатель и упал». — «Какой указатель?» — «На Эмериак, он еще покосился после урагана. А потом водокачка, Жан-Батист, и три красные раны, и шило». — «Но ты не помнишь, что было между этими событиями?» — «Ничего, Жан-Батист, ничего. Может, я чокнулся из-за этого падения, или я псих, или чудовище. Я не могу вспомнить, как… ударил ее». Я спросил, где шило. Оказалось, он бросил его там, рядом с телом Лизы. Я взглянул на небо и сказал себе — спасены, потому что собирался дождь. Я приказал Рафаэлю тщательно вымыться, лечь в постель и говорить любому, кто бы ни появился, что он играл в карты во дворике с четверти одиннадцатого вечера. «Играл в экарте с десяти пятнадцати, понял, Рафаэль? Ты выиграл пять раз, а я четыре».

— Ложное алиби, — прокомментировал Данглар.

— Совершенно верно. Об этом знаете только вы. Я побежал наверх к водокачке. Лиза, как и описал мне Рафаэль, была убита тремя ударами в живот. Я подобрал окровавленное шило с отпечатками пальцев. Я прижал шило к рубашке, чтобы по кровавому следу точно определить его форму и длину, а потом сунул в куртку. Начавшийся дождик смыл следы возле тела. Я выбросил шило в заводь Торка.

— Куда?

— Торк, это речушка, которая протекала через лес, образуя большие заводи. Я бросил шило там, где глубина достигала шести метров, и закидал камнями, чтобы его не вынесло течением.

— Ложное алиби и сокрытие улик.

— Точно. И я никогда об этом не жалел. Не испытывал ни малейших угрызений совести. Я любил своего брата больше, чем себя самого. Думаете, я мог его оставить?

— Это ваше дело.

— Судья Фюльжанс — тоже мое дело. Когда я сидел на Конш-де-Созек, лес и долина были передо мной как на ладони, и я его видел. Это был он. Точно он. Я вспомнил об этом ночью, когда держал брата за руку, помогая уснуть.

— Сверху открывалась хорошая панорама?

— Каменистая тропинка была видна отлично, вернее, часть тропинки, и силуэты выделялись очень ясно.

— Собаки? Вы узнали его по собакам?

— Нет, по летнему плащу. И по фигуре. Всех деревенских мужчин — толстых и худых — природа словно топором рубила, кроме того, он был выше всех ростом. Это был судья, Данглар, он шел по тропинке к водокачке.

— Рафаэля тоже не было дома. Как и его пьяных дружков. И вас.

— Плевать. На следующий день я перелез через стену усадьбы и стал искать. В сарае, среди лопат и мотыг, были вилы. Вилы, Данглар.

Адамберг поднял здоровую руку и вытянул три пальца.

— Три зуба, три дырки на одной линии. Посмотрите на фотографию тела Лизы, — добавил он, вытаскивая ее из папки. — Видите безупречно ровную черту? Как мой брат, пьяный и испуганный, мог нанести три удара шилом с такой идеальной точностью?

Данглар посмотрел на фотографию. Раны действительно располагались на одной прямой. Теперь он понял, зачем Адамберг проводил измерения на фотографии из Шильтигема.

— Вы были тогда совсем молодым дознавателем, новичком. Как вы добыли эту фотографию?

— Стащил, — спокойно ответил Адамберг. — Эти вилы, Данглар, были очень старыми, с полированной резной ручкой и ржавой поперечиной. Но зубья блестели, они были начищены, никакой земли, никакой грязи. Вычищенные, нетронутые, чистые, как утренняя заря. Что вы на это скажете?