Игра над бездной - [54]

Чем дольше Илмар размышлял на эту тему, тем отвратительней казался ему собственный замысел и тем больше разрасталось желание избежать принятого обязательства. Ну почему, почему он не ушел опять в плавание на «Андромеде»! И какой дьявол дернул его отдать в руки товарищей этот глупейший акт самообвинения? Дело, в основе которого заложены ложь и обман, не могло доставить исполнителю никакого удовлетворения. Единственно, для кого оно могло иметь какое-то значение, — это для Роберта Вийупа, но и ему оно было уже ни к чему. Принцип справедливости, соблюдение которого порождало новое зло и несправедливость, был лишь фикцией. Да, но что же еще тогда могло заставлять Илмара продолжать то, чего он не желал? Только самомнение, слепота уродливой человеческой натуры.

Когда на вокзале замелькали спешащие на взморье чиновники, Илмар отправился к Цауне, потому что в это время он уже должен быть дома. Как его угнетала необходимость сейчас идти к нему, как был заранее отвратителен предстоящий деловой разговор с товарищем. И каким чуждым, неприятным показался этот бледный, болезненный человечек со своей злобно-веселой улыбочкой и тихим шепотом, когда Илмар вошел в его квартиру.

— Все в порядке, Илмар. Я вчера сходил, разведал руины фабрики. Одни стены, пустота, ни души. Красота, правда?

— Дорогой Цауна, красоты в этом нет никакой.

— То есть как это? Лучшего места ты во всей Риге не сыщешь… — недоуменно пожал плечами Цауна.

— Место, может, и хорошее, да то, что мы собираемся там совершить, не хорошо, — мрачно пробормотал Илмар.

— Да?! — физиономия у Цауны вытянулась и хитрая улыбочка погасла. — Начинаешь морализировать?

— Я не деревянный чурбан и способен мыслить, — сказал Илмар. — Я понимаю все, кроме одного: для чего мы это делаем? И; почему мы не можем этого не делать?

— Потому что тогда мы сами будем уничтожены. Если человек в каком-то деле зашел так далеко, как зашли мы, то он уже не может остановиться на полпути. Воленс-ноленс он должен идти до конца. А тебе что… стало страшно?

— Нет, это не страх. Но я не вижу основания, морального оправдания тому, что мы собрались сделать.

— Если этого не видишь ты, это еще не значит, что другие так же слепы, — Цауна начинал закипать. — Я вижу, почему это необходимо сделать, и ты можешь спокойно положиться на мою логику. По правде говоря, это довольно странно: ты сам предложил, напал на след предателя и всех нас втянул в эту затею, а теперь, когда остался совсем пустяк и дело будет завершено, ты вдруг предаешься какому-то идеалистическому бреду.

— Но ведь этот самый пустяк и есть все, и не такой уж это пустяк.

— Хм, забавно… — недовольно проворчал Цауна. — Не скажешь ли ты, что нам теперь надлежит сделать?

— Вам всем ничего не надо делать. Никто про вас ничего не знает. Я один заварил эту кашу, и мне самому предстоит ее расхлебывать. Ты и Савелис можете спокойно продолжать жить своей жизнью, никто вас не тронет, а я… я могу перемахнуть через границу и в долгом изгнании подумать, какие скверные последствия иногда бывают у необдуманных поступков.

— А она? — в ожидании ответа Цауна смотрел в упор на Илмара. — Что скажет на это она?

— Какое нам до этого дело?

— Нет, дорогой мой, мне это дело вовсе не так безразлично, как ты себе представляешь, — сказал Цауна. — Мы все-таки пойдем до конца, и ты тоже. Учти это — ты тоже пойдешь с нами!

— А если нет?

— Твое письмо у меня. Покуда я его храню, тебе придется выполнять свое обещание. Как только оно будет исполнено, ты свою грамоту получишь назад, и по мне так можешь уезжать хоть на Луну.

Илмар промолчал.

— Ты, может, влюбился в эту женщину? — спросил Цауна. — Это было бы самое страшное.

Илмар неопределенно махнул рукой.

— Твои размышления означают, что это дело чрезвычайно затянулось и нам надо покончить с ним в ускоренном темпе. Разреши теперь мне диктовать этот темп. Завтра вечером, ровно в половине десятого, начнется заседание суда — и ты приведешь туда подсудимую. Вначале собирался поручить тебе роль прокурора, но теперь вижу тебя скорей в роли защитника. Прокурором буду я сам. Теперь ступай домой и готовь защитительную речь. Завтра в девять вечера Савелис встретит тебя на Петербургской дороге и покажет путь к развалинам фабрики.

На прощанье Цауна попытался подбодрить Илмара:

— Возьми себя в руки, не думай о чепухе, и все будет хорошо.

Было шесть вечера, когда Илмар пришел домой. Погруженный в мысли, он не обратил внимания на человека с синеватым шрамом, но тот его заметил сразу. По дороге Илмар зашел в аптеку и позвонил оттуда по телефону Ирене.

— Завтра вечером в половине девятого буду ждать тебя у старой церкви Гертруды. Все в порядке, мы обязательно должны явиться.

— Хорошо, Илмар, я буду вовремя. А сегодня вечером ты не придешь ко мне?

— Никак не могу. Много дел. Я собираюсь в дорогу, как ты сама хотела.

— Я тоже. Итак — до свидания завтра вечером!

— До свидания…

В восемь пришел Субрис, забрал большой чемодан Илмара и повез его на извозчике. По дороге в порт он заехал на вокзал, взял сверток с провизией, который Илмар сдал днем на хранение. А Берг все расхаживал перед домом Илмара в ожидании, когда тот выйдет. Теперь берлога не пустовала и был смысл ждать, но дольше полуночи Берг не выдержал. Убедившись, что Крисон из дому до утра не выйдет, сыщик отправился домой поспать несколько часов. Но перед тем как лечь, он еще написал донесение Черепову о своих наблюдениях.