Игра на изумруд - [2]

– Но согласитесь, кое-какой авторитет в этой области мы с вами приобрели!

В чем-то Петя был прав. Познакомились мы случайным образом, когда он вместе со своим отцом, градоначальником, приехал к нам в театр на репетицию. А сдружились по делу весьма оригинальному, причиной которого стали очень печальные, даже трагические события. В театре было совершено злодейское убийство трех человек, и мы с Петей оказали полиции некоторую помощь в поимке преступника. Как писал в газете «Сибирская жизнь» наш знакомый журналист, господин Вяткин, «проявили в ходе расследования тройного убийства способность мыслить нетривиально и замечать важные, хоть и кажущиеся несущественными детали, что и способствовало скорому раскрытию загадочного во многих отношениях преступления». В общем, определенный резон в Петином предположении был: мало ли что могло случиться в делах церковных… Но стоило ли гадать? В самом скором времени нам и так обо всем расскажут. Я так Пете и сказала, и мы прошли к дверям. Стучать не пришлось: двери были оборудованы кнопкой электрического звонка.

Открыл нам не служка в рясе, а обычный швейцар в ливрее, он же принял мою шубку и Петину шинель. А вот провожал к епископу уже церковный служитель. Дьякон[3] был молод, весел глазами и почти неприлично суетен в движениях.

Мы поднялись в его сопровождении на второй этаж и остановились у одной из дверей, которую он отворил без стука, распахнул перед нами и сказал:

– Велено без доклада.

Помещение походило скорее на библиотеку, чем на кабинет. Вдоль стен тянулись стеллажи с книгами, по большей части внушительными фолиантами. С полдюжины кресел в прихотливом беспорядке расставлены по всей комнате. Возле каждого крохотный столик, чтобы можно было отложить книгу. Мебель неброская на вид, но изящная и дорогая – сделана из красного дерева и обита шелком. Но это я рассмотрела чуть позже, а поначалу наше внимание привлекли три человека, сидящие в креслах: двое мужчин и женщина-монахиня. Одного из мужчин, судебного следователя Дмитрия Сергеевича Аксакова, мы хорошо знали: именно он возглавлял расследование дела, о котором я только что упомянула. Вторым, несомненно, был хозяин дома, епископ Томский и Семипалатинский преосвященный Макарий. Его видеть мне также доводилось, но совсем в других одеяниях, во время служб в кафедральном соборе или домовой его церкви, способной размерами и убранством поспорить с любым из соборов города, помимо, разумеется, того же кафедрального.

Теперь же он был по-домашнему уютен в своей простой рясе. Похоже, что своим появлением мы прервали на полуслове происходивший здесь разговор – по всей видимости, не слишком приятный для архиерея. Но как бы то ни было, его преосвященство встал нам навстречу, ласково ответил на приветствие и протянул руку для поцелуя. Сухая и легкая рука пахла вовсе не ладаном[4], как я ожидала, а душистым мылом.

– Рассаживайтесь, – велел он. – Есть у меня к вам просьба. Но давайте попросим Дмитрия Сергеевича представить нас друг другу.

– Полагаю, что вас, ваше преосвященство, представлять нужды нет.

– Согласен. Но не величайте меня столь официально, а то титулование полразговора займет.

– Хорошо, владыка. – Дмитрий Сергеевич выполнил просьбу лишь отчасти, обратился к Макарию, используя более краткий, но все ж таки официальный титул. Тот, конечно, заметил, но более не возражал, а следователь представил нам женщину: – Игуменья[5] Иоанно-Предтеченского монастыря мать Серафима.

Мать Серафима кивнула нам. Была она еще не стара, но и не молода уже. Тонкие губы были сурово сжаты, но глаза лучились добротой, и я невольно подумала о том, что сестрам в монастыре порой приходится заставлять себя делать серьезные лица, получая замечания от строгой с виду игуменьи.

– Это же Петр Александрович Макаров и Дарья Владимировна… – тут он чуть осекся, видимо, раздумывал: назвать меня ставшей для него, да и для большинства других людей в этом городе, привычной фамилией моего дедушки или фамилией отца, записанной в моем паспорте.

– Графиня Дарья Владимировна Бестужева, – все же склонился он ко второму варианту и даже титул упомянул, из чего я сделала окончательное заключение, что Дмитрий Сергеевич очень недоволен замыслом владыки и по этой причине старается быть официальным во всех отношениях. Подчеркивая тем самым, что повинуется сейчас как лицо официальное, но не считает нужным скрывать свое сугубо личное неудовольствие происходящим. Получалось, что речь сейчас пойдет не о каком-то пустяшном деле, а о чем-то серьезном. Настолько серьезном, что Дмитрий Сергеевич не желает, чтобы мы были посвящены в это. Да и первые слова самого архиерея подтвердили такое впечатление:

– Сударыня, сударь, – обратился он к нам по-светски, – не хочу долго вас томить в неведении, но прежде чем приступить к разговору, ради коего вы приглашены сюда, должен просить вас дать мне обещание, даже клятву, что моя просьба будет воспринята вами в точности и что вы, взявшись за ее исполнение, коли сами того пожелаете, не станете подвергать себя риску. Даже самому крохотному и незначительному.

– Хорошо, ваше преосвященство, – вынуждена была ответить я так, как меня попросили. – Я даю такое обещание.