Игра колибри - [28]

Алиса вновь пропала, как это уже случалось. Не было ни сообщений, ни звонков. Окна ее дома оставались мертвенно-темными по вечерам, на основании чего я сделал вывод, что она либо живет у Ди Джи, либо уехала куда-то по работе. Писать, а тем более звонить ей не хотелось. Я все еще злился, и тупое чувство ревности никуда не делось, а это означало только одно: если я и напишу ей хоть что-то, то буду совершенно необъективен в суждениях. Это может только оттолкнуть, так мне тогда казалось. А еще я боялся, боялся, как никогда, что могу допустить ошибку и навсегда потерять тонкую нить надежды, связывающую меня с Али.

Боялся я и того, что слишком быстро принял желаемое за действительное, и Алиса, чтобы не дарить мне ложных надежд, невольно проведет черту между нами… Проведет ее лишь для того, чтобы не давать мне лишний повод, отчертит ее острой бритвой, раз и навсегда отсекая меня как мужчину. А я так хотел просто мечтать, что роман между нами возможен, хотя бы теоретически. Пусть шансы малы, пусть она молода – все это лишь условности. Если она захочет быть со мной, то все остальное отойдет на второй план.

Где-то внутри своего сознания я уже принял решение ждать, именно ждать, а не добиваться. Бриджид, моя милая Бриджид, упрекала меня за эту пассивность, рассуждая о роли созерцателя в том же ключе, что и о роли излишне осторожного и трусоватого человека. Может, я и был таким. Может, остаюсь им и теперь. Не знаю. Так или иначе, я готов был терпеть и ждать, это всегда мне удавалось отлично.

Глава 19 11.03. Пятница

Вернувшись домой в пятницу, я увидел на пороге пакет. Внутри оказалась бутылка калифорнийского вина и маленькая записка:

«Прости за вечер.

Как-то мы потеряли друг друга. Надеюсь, у тебя все в порядке. Видела тебя за работой, но заходить было стыдно. Я сама пригласила тебя и теперь чувствую себя виноватой. Еще раз прости.

Α.».

Я перечитал записку несколько раз, сам не знаю зачем, понюхал ее, ожидая уловить аромат рук, но пахла она обычной бумагой. Что это? Осознание вины или просто нотки хорошего воспитания? Может быть, это было и тем и другим, а может, и чем-то третьим, я не был уверен. Записка отправилась на дно корзины.

Усталость, которая только что валила меня с ног, улетучилась, и чувства, взбудораженные запиской, снова проявились на поверхности. Это походило на то, как незадачливый муравей попадает в песчаную воронку паука-убийцы и в попытках выбраться по крутому склону раз за разом скатывается вниз, все ближе к смертоносному жалу хищника. Так и эта записка сдернула меня с отвесного склона, за который мне удалось зацепиться, и я вновь катился в объятия грез о ней, моей Али.

Не находя себе места, мысленно ругаясь с ней и что-то проговаривая на полный голос, будто Алиса была в комнате, я расхаживал по дому, бездумно передвигая мелкие вещи, поправляя фотографии в рамках и протирая и так чистый стол на кухне, пока не вспомнил про снимки Алисы, которые все это время хранились на SD-карте.

Возбужденный от мысли, что сейчас смогу вновь увидеть ее, полунагую и открытую моему взору, я бросился в библиотеку. Открыв первую фотографию, я невольно замер. Случилось то, чего я очень давно не испытывал, наверное со времен беззаботного студенчества. Как только на экране отобразилась Алиса, сидящая в позе лотоса, в груди тут же загорелся огонь, и в одно мгновение этот огонек сжался до размеров горошины, обжигая тоскливым: «Она не твоя. Она с ним. Не твоя».

Смотреть на нее оказалось и моим жгучим желанием, и болезненным уколом. Больше всего это походило на то, как сжимается все внутри, когда на тебя из-за угла выпрыгивает огромная собака. Вроде и намордник, и поводок есть, но в первые секунды внутри все вспыхивает от взрыва адреналина. Со мной происходило нечто похожее, нечто давно утраченное и вызванное вновь к жизни Алисой. Древний ритуал ухаживания за женщиной опять дал свой мучительный результат.

Я увеличил снимок и, медленно прокручивая колесико мышки, рассмотрел ее. Фотография получилась отлично. Мелкие бусинки пота на коже, складочка на животе, скрывающая пупок. Мочки ушей, аккуратные, но без сережек, почти прозрачные в лучах калифорнийского солнца. Плавная линия губ с еле заметно темнеющими уголками. Верхняя губка с двумя пиками посередине, нос правильной формы и прикрытые веками глаза с угольно-черными ресницами под таким же черным пушком бровей.

Волосы, слегка влажные от пота, прилипшие ко лбу и немного растрепанные, и еле заметная морщинка над бровями, словно Алиса о чем-то задумалась и медитация должна была помочь найти нужное решение. Я прокрутил изображение вниз, и на экране промелькнула аккуратная грудь под тонкой тканью, которая без труда поместилась бы в мою ладонь.

Складочки спортивных шорт, веером разбегающиеся от промежности по внутренней поверхности бедер, притягивающих измученный взгляд словно магнит. Загорелые бедра, откровенно подставленные солнцу.

Я перелистывал фотографии, с жадностью впиваясь в них глазами. Это был некий вызов, который я бросал сам себе, будто говоря: «Ты ей подходишь, парень, и твои тридцать с хвостиком – это не приговор, как и ее двадцать с небольшим». «Ей двадцать пять», – я произносил про себя не один раз, намеренно преувеличивая возраст Али, равно как и преуменьшая свой. На дворе две тысячи шестнадцатый, и кому какое дело, что у нас разница тринадцать лет? Кому? Хотя если бы я спросил у самого себя еще год назад, насколько такая разница имеет значение, то вряд ли бы одобрил свои нынешние мысли. Я впивался глазами в монитор, рождаясь заново, позволяя себе жить и чувствовать, как когда-то, в юности. Позволяя себе любить.