Игра без правил - [47]
Парень с красной повязкой тяжело навалился на нее, придавив к холодному острому гравию. Она содрогнулась от боли.
– Поищи себе другую работу, сука, – мрачно произнес бородач у нее над головой.
Раздался хруст гравия под ботинком, и Лилиан провалилась в бездонную пропасть чудовищной боли, пронзившей ее тело. Все поплыло перед глазами, в горле отчаянно запершило, и слезы покатились по щекам прямо в грязь. Лилиан чувствовала, что источник боли находится где-то между левым коленом и лодыжкой. Более сильной боли ей не приходилось еще испытывать. Даже в детстве, когда она сломала руку, упав с велосипеда… Должно быть, бородатый прыгнул на нее сверху. Лилиан стошнило на асфальт, и рвота забрызгала руки державшего ее бандита.
– Черт! – прорычал он, вытирая руки о джинсы.
Лилиан, задыхаясь, хватала ртом воздух – легкие горели, ногу жгло, грудь ныла от синяков и ссадин. От мучительной, сводящей с ума боли Лилиан была на грани обморока. Она попыталась закричать, но лишь извергла новый поток рвоты, перемежающийся с захлебывающимися слабыми стонами.
– Переверни ее, – вонзился в ее сознание голос бородатого.
Его приятель грубо перевернул Лилиан на спину; от невыносимой боли Лилиан пронзительно закричала, но ее голос сорвался, перешел в хрип, кровь ударила ей в лицо, готовая прорвать стенки сосудов.
Сталь сверкнула как молния у нее перед глазами, и в следующее мгновение ее лицо обожгла чудовищная боль – одну щеку, потом другую… Топот тяжелых ботинок удалялся, пока наконец не затих в конце аллеи. Они ушли. Несмотря на невыносимое страдание, Лилиан испытала чувство облегчения. Ее не изнасиловали. Она все еще жива. Только теперь она поверила, что выживет. Она обязательно должна выжить.
С трудом справившись с онемевшей ногой, Лилиан приподнялась на локте и взглянула на свое тело. Ее грудь являла собой сплошной кровоподтек. Четырехдюймовый порез от камня или осколка стекла шел поперек живота. От такого зрелища тошнота снова подступила к горлу. Левая ступня оказалась вывернута под совершенно невозможным углом – вероятно, она не изменила положения даже после того, как Лилиан перевернули на спину. На брюках расплылось огромное алое пятно.
Что-то липкое струйкой стекало на грудь. Лилиан увидела, что вся перепачкалась в свежей крови. По-видимому, рана была где-то на лице. Осторожно перекатившись на бок, Лилиан поднесла к лицу почти безжизненную руку.
Пальцы нащупали рваные края двух ужасных порезов, тянувшихся по обеим щекам от ушей к носу. Дрожащая рука бессильно упала, и Лилиан увидела, что ее пальцы перепачканы свежей кровью, как перчатки хирурга.
– Помогите! – из последних сил закричала она.
Мысль о том, чтобы умереть от потери крови на грязном асфальте после всего, что она перенесла, повергла Лилиан в отчаяние.
Она продолжала кричать еще несколько минут, прежде чем пришла к выводу: необходимо принять решение, от которого будет зависеть ее жизнь. Если она останется лежать здесь, то может пройти несколько часов, прежде чем ее найдут; а к тому времени она вряд ли будет жива. Если же она попытается доползти до дверей, то наверняка не сможет их открыть, а если будет стучать – то никто не услышит, поскольку сцену отделяет просторный холл, приглушающий все звуки улицы. Так что единственный выход – выбраться через аллею на Бродвей и попросить о помощи у кого-нибудь из прохожих.
Отсюда до Бродвея более чем сто ярдов.
Крик боли вырвался у нее из груди, когда она перевернулась на живот, но через несколько минут неподвижности мучительная боль утихла и нога онемела. С помощью здоровой ноги и рук Лилиан могла медленно ползти по мостовой, как истерзанное животное, глухо стеная от боли, пронзавшей ее тело при каждом движении. Когда ей оставалось преодолеть каких-то десять ярдов, отделявших ее от многолюдной улицы, силы изменили великой Лилиан Палмер. Руки, стертые в кровь, отказывались ей служить, левая нога безжизненно волочилась. Когда-то прекрасное тело Лилиан теперь было нещадно изодрано об асфальт и казалось сплошным кровавым месивом.
Она лежала, устремив беспомощный взгляд на шумевший всего в несколький шагах поток пешеходов. Все, что могло ее спасти, – так это голос, с отчаянием взывающий о помощи. Сильный голос Лилиан всегда был главным орудием ее ремесла, а соединенный с изысканной интонацией и выразительной пластикой покорял сердца миллионов. Но сейчас, когда она лежала в грязи, взывая к равнодушной толпе, он впервые изменил ей. Иногда кто-то из прохожих замечал ее, но тут же брезгливо отворачивался и ускорял шаг; другие были настолько увлечены разговором, что вовсе не обращали внимания на угасающую человеческую жизнь. Один или двое даже остановились, с секунду разглядывали ее и в конце концов решили не ввязываться. Через час голос Лилиан совсем ослаб, но она еще некоторое время с отчаянием всматривалась в равнодушный поток фарисеев и левитов, которому не было до нее никакого дела.
Собрав последние силы, Лилиан отчаянно крикнула и рухнула на холодную грязную мостовую. Она так и не узнала, сколько времени прошло, прежде чем добрый самаритянин наконец протянул ей руку помощи. Но сквозь пелену, застилавшую ей глаза, она все же почувствовала прикосновение сильных рук, услышала повелительный голос, отдававший приказания; расслышала даже слова «скорая помощь». Эти слова ее успокоили. Но лучше этих слов был какой-то запах, очень знакомый запах. Постепенно она различила сладкий аромат хлеба и горчицы. Он исходил от продавца хот-догов, заботливо склонившегося над ней. Какой это был прекрасный запах! И это было последнее, что запомнила Лилиан перед тем, как потерять сознание.
