Игорь Саввович - [24]

Рита покачала головой, нахмурившись, покрутила пальцем возле лба.

– Гольцов, вы глупы…

– Рита!

Она засмеялась, потом погрустнела, потом опять засмеялась и тем голосом, каким они разговаривали на работе, но, обращаясь к нему на «ты», серьезно сказала:

– Неужели ты не понимаешь, как это противно – здоровый, веселый, развратный и глупый мужик? «Гелиотроп».

«Я тебя люблю безумно», – прочел Игорь Саввович и мгновенно ответил «Львиным зевом», где стояло: «Взаимно, если не шутите». После этого одновременно с Ритой он лениво бросил карточки на стол… Ну кто бы поверил, что знаменитый Прончатов, три красивые, умные, образованные женщины, Гольцов и сын профессора физики Лиминский играют во «флирт» и при этом истинно наслаждаются!

– «Роза»!

– «Орхидея»!

Между тем у Володечки Лиминского дела шли, пожалуй, оживленнее, чем у других. Нарочно не заметив два грубых выпада Нели, уставшей за неделю от изматывающей работы, он медленно, но – кто знает? – верно шел к желанной цели. Из-за недостатка карточек «флирта» в ход уже пошли клочки бумаги и карандаши, потный Лиминский писал как заведенная машина, старался изо всех сил и к тому времени, когда Игорь Саввович и Рита отыгрались, опять держал руку на колене Нели.

– Не скучай! – попросил Игорь Саввович Риту. – Забавно ведь, а?

– А пить мы еще будем, граждане?

– Напьемся, напьемся! – с энтузиазмом подхватил Лиминский, ничего до сих пор по тупости не поняв. – Игорь Саввович, голуба-душа, придвинь ко мне водочку, Риточка, вашу рюмку, Наташа, ваш бокальчик.., Олег Олегович, а ты чего? Логарифмы берешь?

Кажется, налаживалось: разлили вино, водку и коньяк, мужские пальцы с обручальными кольцами, женские – с перстнями и кольцами взялись за хрустальные ножки, но что-то опять не сработало: пустяк, мелочь, соринка, а здание бесшумно рушилось, рассыпалось на глазах.

– Хочу выпить за наших женщин! – не унимался Лиминский. – Дай им бог хороших мужей и всего другого, чего хотят! Ура!

Раздался медленный, наслаждающийся хохот Нели.

– Ей-ей, лучше не скажешь! – рокочущим от смеха голосом проговорила она. – «Дай им бог хороших мужей и всего прочего!» Голубчик, лапушка Лиминский, не надо мне желать того, что есть! Муж? Мигну – будет отутюженный красавец, полный ко мне любви и обожания, выну из сумочки ключ – завожу собственные «Жигули» последней модели, выну другой ключ – трехкомнатная квартира без смежных комнат. Эх, Лиминский! Глупый, смешной мужичонка… Ну чего еще там полагается, по-твоему, для радости? Дача? Есть. Девочки, бабоньки, подскажите, что еще нам надо? Счастья? А в чем оно? Дурак ты, Лиминский. Ну, сообрази, что нам надо? Эх, Лиминский, не знаешь и знать не можешь! Любви! Понимаешь! Любви надо! – Она гневно сжала пальцы. – Да с кем я разговариваю? Обворовал всех – себя, жену, незнакомую женщину, но поставил галочку в блокноте: «девятнадцатая»! Отодвинься от меня, Лиминский! – Она была страшна. – Хорошего мужа желаешь, а за коленки хватаешь. Идиот!

Прончатов неторопливо поднялся, подойдя к окну, уперся лбом в стекло – известная, знакомая всем, любимая прончатовская поза. Хорош до зависти!

– Вот чего я хочу, подружки! – глядя на него, бабьим голосом проговорила Неля. – Прончатов, хочу от тебя ребенка! Стань отцом, и забудь об этом навсегда!

Прончатов обернулся, зло спросил:

– Кого заказываете? Мальчика, девочку?

– Естественно, девочку!

Прончатов снова прочно уперся лбом в оконное стекло, и опять огромную гостиную наполнила скучная, серая, шероховатая тишина – ни звука, ни движения. А в комнате сидели интеллектуалы и эрудиты, здоровяки и смельчаки, много ездившие по свету люди, в полном расцвете сил и ума, лишенные ханжества и предрассудков. Завести бы увлекательную беседу, послушать, как Маргарита Васильевна Хвощ побывала в Норвегии, что видела, слышала, или разговорить Нелю, вернувшуюся неделю назад из Франции, где советские швейники изучали опыт знаменитых французских фирм. Тот же суетливый и пошловатый мышиный жеребчик Володечка Лиминский, обладающий фантастической памятью, знал добрую сотню умных, тонких анекдотов, так как на самом деле, в трестовских стенах и дома, был другим человеком. Он делался идиотом только в том случае, когда коллекционировал женщин.

– Хотите кофе? – глядя в окно, спросил Прончатов. – По штату положено…

– Хочу! Идея! – внезапно раздался голос позабытого полковника Митрия Микитича.

Потирая руки, откровенно довольный собой, полученной для кого-то путевкой, он подошел к столу, хитро прищурился – не хотел продешевить, выбирая еду.

– Люблю, грешный! – сказал полковник, смачно засовывая в рот кусок семги. – Где же кофе?

Мягкой, славной, неотразимой улыбкой цвело его круглое лицо, розовое и щекастое; сияли замечательные голубые глаза, которые выдержали бы пошлое сравнение с васильками. Пятьдесят два года прожил на этой теплой и круглой земле полковник Сиротин, трижды был ранен, умирая, четыре дня прятался на мызе в Польше; три дня над его головой разговаривали немцы, нашли, упрятали в лагеря, били и приговорили к расстрелу за побег, но он чудом выжил; казалось, должен был смотреть на мир хмуро и зло, однако хорошо, доброкачественно, по-русски был устроен Митрий Микитич – не оставили страдания ни одной горькой морщинки на его лунообразном лице коренного сибиряка, чалдона, рыбака и охотника.