Игорь Грабарь - [13]

Светлана. 1933

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Во многих работах этого времени адекватная передача пейзажного образа становится для него специальной творческой задачей как продолжение дистанцирования от импрессионизма и других формалистических «измов». Язык его живописи делается проще, сдержаннее, в то же время во многих работах концентрируется, сгущается выразительность мотива (Разъяснивается, 1928; Старый сарай в морозный день, 1933). Пейзажные мотивы соединяются с реалистическим жанром {За пилкой дров, Новый сруб, обе - 1928). Он обращался к городскому пейзажу, писал скромные уголки Москвы, и в таких работах, как Проходной двор в Замоскворечье. Серый день (1941) есть предвосхищение живописи следующих десятилетий: в камерной трактовке мотива, в настроении, в тональной гамме и обобщенности форм.

При всей очевидной и неизменной «укорененности» Грабаря в камерных лирических жанрах живописи он, как советский художник и государственный деятель, не мог, да и не должен был в своем творчестве обойти сферу ангажированных форм искусства. Первый опыт относится к 1927 году, и вот как об этом писал Грабарь: «При распределении тем Реввоенсовета на картины к десятилетию Красной Армии, я остановился на теме, оставшейся свободной и никого не заинтересовавшей: В.И. Ленин у прямого провода. Я тогда же начал подробно расспрашивать, как происходили эти переговоры Ленина с командующими фронтов в дни гражданской войны. Узнав все подробности, я принялся компоновать эскиз. Побывал в том коридоре Совнаркома, который примыкает к кабинету Владимира Ильича... Я обрадовался, увидав розово-красные стены, тона помпейской красной, и белую дверь, ведущую в какую-то другую комнату. Все это давало интересный в колористическом отношении материал для картины...»[¹ И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 300.] Как видим, Грабарь искал тот творческий импульс, который помог бы ему сформулировать художественную задачу. Однако в этом полотне, как и в другой его известной тематической картине - Крестьяне-ходоки на приеме у В.И. Ленина (1938) - историко-революционная тема была сконцентрирована в образе Ленина, и потому главной задачей художника было портретное сходство и достоверность происходящего, ради чего он много работал с документальными материалами, с бюстом и маской Ленина, с натурщиком. Но эти методы создания картин не были стихией Грабаря.

Автопортрет в шубе. 1947

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Другую, более плодотворную и близкую ему линию творчества составлял в эти годы портрет. «Я давно уже считал себя по преимуществу портретистом. В детские годы, в лицее, в университете, в академии, в Мюнхене - всюду больше всего занимался портретом, который давался мне легко и выходил лучше всего другого. Только попав после многих лет из-за границы в Россию, я так был очарован ее пейзажем, дотоле мало мною оцененным, что всецело ушел в него. Но и после этого я с портретом не порывал»[² Там же, с. 312.]. Свою «страсть к портрету, интерес к человеку, долго заслонявшийся увлечением природой», Грабарь в полной мере реализовал в работах 1920-1930-х годов. Для совершенствования в искусстве портрета он применил ту же методику, что и в натюрмортах, постановив для себя бесконечно упражняться, «добывая свободу портретной кисти». Ему позировали все домашние, а затем и друзья, и знакомые. Грабарь отмечал свое поступательное совершенствование от портрета к портрету - в быстроте и свободе письма, остроте характеристик, легкости освоения образа. Как и в пейзажах этого времени, он стремился к освобождению от власти живописного приема, к устранению преград между натурой и зрителем, не отвлекая того «живописной кухней».

«...Высшее искусство есть искусство портрета, ...задача пейзажного этюда, как бы она не была пленительна, - пустячная задача по сравнению со сложным комплексом человеческого облика, с его мыслями, чувствами и переживаниями, отражающимися в глазах, улыбке, наморщенном челе, движении головы, жесте руки. Насколько все это увлекательнее и бесконечно труднее!» - писал Грабарь[¹ И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 312.].

Он с интересом вглядывался прежде всего в свое лицо. Через годы протягивается линия его автопортретов - Автопортрет в шляпе (1921), Автопортрет с женой (1923), Автопортрет (1934), Автопортрет в шубе (1947). Часто пишет тех, кого любит - жену, брата, сына, дочь (В Крыму, 1927; За чтением. Портрет женъс художника , 1928; Профессор В.Э. Грабарь, 1930; Портрет дочери художника, 1934; Портрет сына, 1935).

Зимний пейзаж. 1954.

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Старый сарай в морозный день. 1933

Государственная Третьяковская галерея, Москва

В 1930-е годы Грабарь создал ряд портретов советских ученых и деятелей культуры, в которых его занимала передача внутреннего сосредоточенного состояния, характерного для интеллектуалов. По заказу Академии наук он написал портреты академиков Николая Дмитриевича Зелинского, Владимира Ивановича Вернадского, Алексея Николаевича Северцова, и наиболее колоритный среди них - портрет Сергея Алексеевича Чаплыгина, в котором Грабарь воспользовался простыми живописными средствами и обратил особое внимание на изображение глаз модели, пытаясь передать динамику взгляда. Портрет Корнея Чуковского, читающего вслух свое Чудо-дерево, Грабарь написал в январе 1935 года, будучи в Ленинграде. «Он, кажется, вышел довольно острым, - отмечал сам художник, - как по композиции, развернутой горизонтально, так и в цветовом отношении, - зеленому фону, красной обложке книжки, серебристым волосам и серому пиджаку»[