— Пора одеваться, — сказал барон, тихонько стоявший за ее спиной.
Опять жизнь улыбнулась. Раскрыв гардероб в коридоре, Вера в волнующем раздумье глядела на платья. Это визитные, а вот там вечерние. Ей надо было надеть серебристо-голубое из муар-антика. Но темно-синий бархат так пленил ее воображение, что она выбрала этот вечерний туалет.
Одевшись с помощью Лизаветы, накинув вишневый атласный салоп на меху черно-бурой лисицы и белый капор, Вера села рядом с мужем в карету, присланную за нею Надеждой Васильевной.
Неронова с, полчаса уже стояла у окна, нетерпеливо наигрывая пальцами по стеклу.
В столовой, у прибора Веры, под салфеткой лежал подарок для новобрачной.
— Едут, — сказала Аннушка, прибежавшая с угла.
Надежда Васильевна перекрестилась и побледнела.
Зорко и смущённо в то же время она искала в лице целовавшей ее Веры следов волнений и откровений, которые должна была дать ей прошлая ночь. Ничего… Так же бездумно было выражение ее глаз, так же невинна улыбка. Барон, целуя руку тещи, казался непроницаемым.
Поля доложила, что пирог подан. С двусмысленными, странными для Веры улыбками встретили ее обе горничные, и даже кухарка Настасья выскочила в переднюю взглянуть на новую «барыню»… Вера спокойно принимала поздравления.
— Ты была умницей? — на ухо шепнула ей мать.
Вера не поняла. Она порылась в своей памяти, вспомнила про салоп на диване и покраснела.
— Да, мамочка!
Надежда Васильевна просияла.
— Ну, слава Богу!.. Слава Богу!.. Ах, сокровище ты мое!..
Она взволнованно расцеловала лицо дочери.
— Какая прелесть! — крикнула Вера, раскрывая найденный под салфеткой футляр. Это был тяжелый золотой чешуйчатый браслет, изображавший змею. Он запирался замком — головой змеи с сверкавшими изумрудными глазками.
Вера горячо поцеловала руку матери и тотчас же надела браслет на свою узенькую кисть.
— Ручка-то, словно у цыпленочка… Кости тоненькие, — умиленно заметил барон.
«Белая кость, — насмешливо, подумала артистка. — С такими руками жизни не завоюешь. Надо век на готовом жить».
— Что же это ты, глупенькая, в темный бархат вырядилась?
— Очень нравится, мамочка…
— Нет, нет, это неприлично! Все у места хорошо… Тебе к крестной и к Спримонам с визитом ехать надо. А потом к полковым дамам. Что о тебе подумают? Сейчас же переоденься дома… Берите, Николай Федорович, мою карету на весь день!
Незаметно пролетели счастливые часы новой, беспечной жизни, и опять надвинулась враждебная ночь.
Когда Вера, зевая, вошла в спальню и начала раздеваться, она в зеркале разглядела лишние подушки и побледнела от гнева.
— Я тебе что сказала?.. Дрянь!.. Негодная!.. — взвизгнула она. — Сейчас уноси подушки!.. Я тебя буду бить, если ты не будешь слушаться!
Лизавета выкатилась из спальни и наткнулась на барона.
— Что за крики?.. А!.. Вот как!.. неси, неси… Слушайся барыни! — и он добродушно засмеялся.
Вера подкатила к двери тяжелое кресло и улеглась, завернувшись в свой халатик. Ей хотелось спать, но взвинченные нервы не давали покоя. Она невольно прислушивалась.
В доме уже затихли звуки. Скоро все погрузилось в сон. Ресницы Веры сомкнулись.
Вдруг в гостиной скрипнула половица. Вера села и замерла, вытянув шею.
От легкого стука в дверь она задрожала, словно в ознобе.
— Верочка… Милая… Ты спишь?
Она молчала, готовая разрыдаться. Какой беспомощной чувствовала она себя!
— Верочка, пожалей меня… Здесь холодно… Я простужусь…
И он действительно чихнул. Это было так внезапно и смешно, что Вера рассмеялась и уткнула лицо в подушку.
Вдруг тяжелое кресло покатилось по паркету.
С подавленным криком Вера юркнула под одеяло, натянула его на голову и замерла. Но за спиной своей она слышала застенчивые движения большого, враждебного ей существа… Он раздевается? Неужели? Как он смеет! Какая дерзость!..
Барон лег и сконфуженно замер.
— Ты не спишь, Верочка?
На этот робкий зов она промолчала, а сердце ее стучало. Глупое сердце! Ведь он услышит… Догадается…
Он застенчиво дотронулся до ее плеча и сам вздрогнул невольно — так затрепетала сжавшаяся в комочек Вера. И опять эта «ватная гадость» на ней!.. Ну, что ты тут будешь делать? Жалко… Ах, птичка, птичка глупенькая!
Вздохнув, барон поглядел на пустое место, где должны были лежать его подушки. Идти за ними в кабинет через все остывшие комнаты? Нет… На это у него не хватало мужества. Он прилег виском на край жениной подушки, завернулся в одеяло, подоткнул себя со всех сторон и закрыл глаза.
Через пять минут он уже спал, и мирная улыбка застыла в его лице.
А Вера, часто мигая и нервно дыша, глядела на кисейные цветы полога, по которому бегали блики от лампадки, и сосредоточенно обдумывала свое положение.
Среди ночи она встала, надела атласные голубые туфельки без задков, обшитые беличьим мехом, и беззвучно вышла в гостиную. Ни одна половица не скрипнула под ее ногой.
Она ощупью, в темноте, шла прямо в переднюю за салопом. Лишь бы не разбудить денщика! Опять она проспит всю ночь на диване. Но разве это не обидно? Такая возмутительная бесцеремонность! А еще севастопольский герой и Георгиевский крест имеет! Сказать мамочке? Нет, не в ее характере жаловаться.
Она подошла к вешалке, как вдруг расслышала задыхающийся голос Лизаветы:
