Вера ахнула и заплакала, увидав разоренное гнездо. Только тут она почувствовала тревогу перед неизвестностью.
— Мамочка… зачем это?
— Не плачь, деточка! Все к лучшему. Мне хотелось, чтобы ты была окружена вещами, к которым привыкла.
Вера успокоилась. Да, конечно, так лучше… В сущности, брак не менял почти ничего. Ее не увезут в деревню, как это было с ее подругой Тоней. С мамочкой она будет видеться каждый день. Переедет в квартиру барона… Ну, да!.. И утром будет пить кофе с ним, и обедать с ним… Но зато будет много новых радостей, прежде недоступных: театр, где она увидит пьесы, которых раньше почему-то видеть было нельзя. Она будет делать визиты полковым дамам, и принимать сама. Она будет хозяйкой в своем доме, баронессой… И с проклятой Полькой не будет жить под одной кровлей. У нее своя Лизавета.
— Халатик не забыли? — вдруг заволновалась она, вбегая в свою комнату, где запирали последний сундук. — Аннушка, не забудьте халатик!.. Мамочка, а почему осталась постель?
Аннушка потупилась, Лизавета глупо ухмыльнулась, Надежда Васильевна покраснела.
— Это ты мне на память оставишь, деточка… У тебя там другая кровать, новая…
В три часа пообедали. Вера, как всегда, съела две ложки супу и ножку цыпленка. Надежда Васильевна от волнения не могла есть.
Подвенечное газовое платье в своей призрачной красоте, как серебристое облако, лежало на диване в гостиной. Аннушка зажгла все бра, все канделябры перед большим зеркалом. Она же с любовью причесала Веру «в последний раз…». Фата, миртовый венок, белые перчатки, веер, белые шелковые чулки, тоненькие, как паутина, р. белые атласные туфли, батистовое белье в кружевах и нижний чехол юбки из белого атласа — все это лежало на креслах, в порядке, в ожидании торжественного часа.
Надежда Васильевна металась по комнате, хватаясь за виски, поминутно следя за часовой стрелкой, поминутно звоня Полю и Аннушку: все ли закуплено к ужину? Хватит ли шампанского? Пришел ли повар из клуба?.. Не напился ли он раньше срока?
— Ах, Боже мой!.. Дай капель… А свечи?.. А атлас под ноги?
— Небось куплено?
— Почем я знаю?.. Вдруг он что-нибудь забудет?.. Купил ли букет?.. Говорят, рассеян он до смешного… Поля, сбегай к нему на квартиру да разузнай все! И мигом назад!
Поля примчалась обратно, красная от смеха. К барону не подступишься.
— Что такое?!
— Сидит над чижом и пальцами щелкает… Кенарь заливается, собака лает… Майор там у них… приятель его, шафер-то наш, как его…
— Балдин?
— Ну, да… Балдин… в чехарду с псом играет… ей-ей!.. Уморушка…
— Гос-споди! Что за народ!.. Это перед свадьбой-то!.. Все ли у них готово?
— Не беспокойтесь!.. Барон больше с чижом… А Балдин — мужчина толковый. Все сам закупил.
— И букет есть?
— И букет… Не извольте беспокоиться.
— Ф-у! Насилу отдышалась… Дай еще воды!
— Вот вам крест, — смеется Поля, — не будь майора, все наш барон перезабыл бы. И осталась бы наша невеста без цветов…
— Как он еще в клуб в последнюю минуту не удрал! Забудет, что свадьба…
— Ну уж вы! Скажете…
Звонок раздается за звонком. Собираются подружки. Приехали крестная мать и посаженая.
Верочку одевают к венцу. Она так трогательно прекрасна в белом газовом платье, в фате, серебристым облаком окутавшей ее каштановую головку, что общий крик восторга срывается со всех уст, когда она выходит в столовую к гостям.
Надежда Васильевна эффектна в новом серебристо-сером атласном платье, в наколке из сиреневых лент и кружев. Она смотрит на часы и нюхает соли. Пока Вера не очутится в церкви, сердце ее не будет знать покоя. Вдруг что-нибудь случится…
— Карета готова?
— Шафер жениха, — докладывает Поля, распахивая дверь перед Балдиным.
Это плотный, высокий брюнет с проседью, круглолицый, курносый, жизнерадостный, чувственный. Единственный приятель барона и его полная противоположность.
Встряхивая эполетами, выпятив грудь всю в орденах, он останавливается на пороге. В руках букет.
Молодцевато подрагивая эполетами, он подходит к ручке хозяйки, звенит шпорами и, выпрямившись, ищет глазами невесту.
Вот она… Балдин молча глядит на нее, забыв готовые фразы. На мгновение он теряет представление, где он, зачем… Он много знал женщин на своем веку и ни в чью добродетель не верит. И не в первый раз видит он Веру. Сам танцевал с нею на балах. Но сейчас в этом подвенечном платье, в этом облаке тюля… Мадонна… Невинность… Свежесть… Выражение лица Веры разом опрокидывает все его привычные представления о женщине. Счастливец этот барон!.. Нет… Такую даже не тянет обнять. Стать перед ней на колени и созерцать…
Пунцовый от бури, поднявшейся в его душе, он низко-низко склоняется перед невестой и подает ей букет. Хрипло звучит его голос, когда он докладывает:
— Жених ждет вас в церкви.
Все встали. Шафера невесты, юные офицеры — вчерашние кадеты, — волнуясь, бегут в переднюю, подружки кидаются к своим капорам.
— Поди сюда!.. Поди! — задыхаясь, зовет Веру мать. Она опять помертвела вся, ноги ослабели у нее. Она тяжело опустилась в кресло.
— На колени станьте перед маменькой!
— Образ… Где образ, Аннушка?
Вера, побледнев, опускается на колени. С трудом встает Надежда Васильевна.
— Вот этим образом, Верочка, благословляю тебя на новую жизнь! Да пошлет тебе Бог счастья… Если чем обидела… если…
