Ignoto Deo - [57]
Истоки же тоталитаризма скорее следует искать во многих подчеркнуто элитарных философских теориях, от Платона до Ницше и его многочисленных последователей. "Собственно, сам механизм селекции (по расовому и национальному признаку или по классово-политическому), лежащий в основании тоталитаризма как социокультурной системы, рожден элитарной культурой, в ее недрах, ее представителями, а позднее лишь экстраполирован на массовое общество, в котором все, признаваемое целесообразным, воспроизводится и нагнетается, а опасное для его самосохранения и развития, — запрещается и изымается (в том числе средствами насилия). Таким образом, тоталитарная культура первоначально возникает из атмосферы и стиля, из норм и ценностей элитарного кружка, универсализируется в качестве некоей панацеи, а затем насильственно навязывается обществу в целом как идеальная модель и практически внедряется в массовое сознание и общественную деятельность любыми, в том числе внекультурными, средствами"[337]. Но стремление элиты к тоталитаризму, к насилию характерно не только для "массового общества" ХХ века: и в "традиционных" обществах элита (в частности, аристократическая) зарекомендовала себя не только с лучшей стороны. Н.А. Хренов подробно показывает, как в среде дворянства развивались "жестокость, эгоизм, приверженность своему клану, агрессивность, коварство, обращение к силе, обману и хитрости… Дворянская элита создавалась в результате отбора и победы новых индивидуалистических ценностей над традиционными, коллективными и в конечном счете безличными… Поскольку дворянская среда демонстрировала праздничные формы поведения, для нее жестокость стала характерной уже не в праздничных, а в реальных формах"[338]. Процесс индивидуализации, характерный для элитарной культуры, приводит к раскрытию не только светлых, но и темных сторон личности (это же замечал Й. Хейзинга, описывая нравы позднесредневековой аристократии, и А.Ф. Лосев, отмечавший аморализм многих титанов Возрождения). Поэтому, хотя наличие элиты (и, вообще социального неравенства) и благоприятно для развития культуры и существования "цветущей сложности", достаточно однородная и коллективистская "культура большинства" (ранее - народная, сегодня - массовая) более миролюбива, поскольку в ней существуют различные механизмы сдерживания агрессивных инстинктов. Например, иллюзорный мир супергероев, создаваемый массовой культурой, служит (более или менее успешно) для изживания реальной жестокости.
Существует соблазн объяснения элитарной и массовой культур (особенно искусства) через категории "высокого" и "низкого" как высокохудожественного и малохудожественного соответственно, но вряд ли такой подход является верным. Так, на вопрос: "Существует ли дифференциация по шкале "высокое - низкое" градациям художественного качества?" М.Н. Зоркая дает аргументированный ответ: "Нет, и в прошлые времена иерархия видов не опиралась на критерии художественного качества. Как в старину высокие жанры рождали и великие шедевры, подобные "Неистовому Роланду" Ариосто или театру Расина, и сотни бездарных академических опусов, а демократические, площадные, ярмарочные зрелища дарили миру и комедию дель-арте, и искусство великого мима Дебюро, и море пошлости, - и в наше столетие принадлежность к так называемому высокому и низкому сама по себе не гарантирует художественного уровня или его отсутствие более, чем когда-нибудь в прошлом"[339].
Более того, по мнению Г. Гэнса популярная (массовая) и высокая культура вообще равноправны и человек должен иметь возможность выбора между ними исходя из собственных предпочтений[340]. А для нашего времени характерно размывание границ между элитарным и массовым, их взаимовлияние и перетекание друг в друга. "Компоненты массовой культуры, включенные в контекст элитарной культуры, выступают как элементы элитарной культуры; в то время как компоненты элитарной культуры, вписанные в контекст культуры массовой, становятся составляющими масскульта. В культурной парадигме постмодерна компоненты элитарной культуры и массовой культуры используются в равной мере как амбивалентный игровой материал, а смысловая граница между массовой и элитарной культурой оказывается принципиально размытой или снятой; в этом случае различение элитарной культуры и культуры массовой практически утрачивает смысл (сохраняя для потенциального реципиента лишь аллюзивное значение культурно-генетического контекста)"[341]. В частности, новой религиозности присущ так называемый "профанный эзотеризм", подразумевающий включение элитарных эзотерических концепций в контекст современной массовой культуры, или же, наоборот, "сакрализация" отдельных феноменов массовой культуры (например, иногда имевшее место в недавнем прошлом противопоставление "элитарной" рок-музыки презренной "попсе"), о чем мы подробнее скажем дальше.
Наконец, современную "элиту" достаточно сложно отнести к творческим личностям, создателям оригинальных ценностей (т.е. к представителям элитарной культуры). Об этом хорошо написал А.А. Зиновьев в своей сатирической антиутопии "Глобальный человейник", в которой все западное "массовое общество" предстает обществом обезличенных индивидов, или миром безликих величин. В этом контексте состояние индивидуализированной личности (принадлежности к элите) есть социальная позиция, за которую идет ожесточенная борьба. "Но каковы те пути и критерии отбора? …Президенты, министры, короли, правители банков и экономических империй, артисты, спортсмены, гангстеры, модельерши и т.п. Изучите их интеллектуальный и нравственный уровень, их внутренний (духовный) мир! И вы увидите, что тут об индивидуализированной личности (подчеркиваю: личности) независимо от их социальной позиции и речи быть не может. Сам способ образования индивидуализированной элиты общества исключает проявление в ней личностей, аккумулирующих в своем внутреннем мире (в сознании, в менталитете - в "душе") достижения культуры, нравственности, интеллекта… Они еще более пусты внутренне, чем обезличенные миллионы"
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».