Игнат и другие. Как воспитать особого ребенка - [39]

Я была ужасно рада! Правда, по средиземноморской традиции, еще месяца полтора пришлось подождать, пока на эту ставку нашли человека – так что я продолжала ходить с Ганей в школу, и Динис стал меня подменять. Но в школе мы уже были на особом положении, раз государство за нас платит. Все дети как дети: приходят, уходят, учатся – обычный процесс. А вокруг нас устраивают собрания с директором, ассистентом и основными учителями, разрабатывают план работы с ребенком. Пишут ежемесячные отчеты. Холят и лелеют.

У меня, наконец, появилось больше свободного времени. Оставалось только делать домашнее задание с Игнатом, но утра были в моем полном распоряжении. В апреле я закончила свою первую книгу. Братья, начав ходить в одну школу и жить в одной комнате, как-то лучше сошлись друг с другом и теперь проводили много времени за совместными играми и просмотрами. Островная жизнь нас всех сблизила и расслабила. Тут совсем не нужно было, как в Москве, находиться в постоянной борьбе с неведомыми силами, которые грубо прут навстречу и постоянно тебя пинают и осаживают. Дом обдували морские ветра, и вокруг было спокойно, доброжелательно и красиво.

Папа Бабушка и шахматы

Через три месяца после нашего отъезда на Мальту умерла моя мама. Мы едва успели приехать в Москву, она уже была в реанимации, и я еле-еле смог с ней повидаться. Все произошло слишком стремительно, метания в поисках супердокторов и каких-то особых больниц, увы, ничего не дали.

Игната на похороны мы не взяли, но потом у нас состоялся подробный разговор о том, что случилось с бабушкой и что такое вообще смерть. Бабушка была его первым близким человеком, который ушел из жизни. Ганя не сразу воспринял этот факт и внешне оставался спокоен. Но потом, когда мы уже вернулись обратно на Мальту, он время от времени переспрашивал меня, точно ли он никогда не сможет больше увидеть бабушку Римму. Мысль эта, казалось, приводила мальчика в некоторый ступор. Кроме того, он чувствовал, что расстраивает меня этими разговорами. В конце концов Ганя, каким-то образом вспомнив все, что ему рассказывали о смерти раньше, стал говорить со мной на эту тему особым успокаивающим тоном, примерно так:

– Видишь эти красивые облака? Вот и дух бабушки где-то там на небе. Она смотрит на меня сверху…

На летних каникулах в Москве я повел его на кладбище. Бродя между бесконечных рядов могил с фотографиями, фамилиями и датами жизни, мальчик притих и погрустнел. Разговоры про бабушку надолго прекратились, но, когда в следующие приезды я собирался на кладбище, Ганя неизменно вызывался идти со мной.

Очень медленно, но он все же взрослел и по-своему задумывался о каких-то недетских вопросах. На второй год жизни на Мальте он заявил Юке, что ему обязательно надо жениться, потому что кто-то же должен о нем заботиться, когда папы с мамой не станет. В развитие этой темы мы предположили, что, возможно, ему будет помогать старший брат. Эта мысль Гане понравилась, но зато ее с некоторым возмущением воспринял Ваня. Немного попрепиравшись, мы сошлись на том, что Ганя будет сам зарабатывать деньги, и для этого ему надо как следует учиться.

В школе Иван скорее сторонился своего брата и предпочитал оставаться сам по себе. Прогулки с девочками, разговоры с друзьями о каком-нибудь там рэпе или о командных соревнованиях по Dota – Ганя в этот контекст не вписывался совсем. Ваню еще можно было попросить сделать внушение паре придурков, которые пытались дразнить Игната и исподтишка подучивали его ругаться матом, но на большее рассчитывать было нечего.

А Ганя мечтал гулять «как Ваня» – с друзьями. Увы, по-настоящему приятельских отношений в школе у него не складывалось. У взрослеющих сверстников были свои подростковые интересы, нашему мальчику совсем непонятные. На второй день рождения Игната на Мальте, когда ему исполнилось тринадцать, мы пригласили всех его одноклассников в боулинг-клуб. Пришло только три человека. Арабская девочка ростом почти с Юку и раза в полтора ее толще честно провела с нами весь вечер, но разговаривала больше со мной – о ливийской политике и о школе в Ньюкасле, где она училась раньше.

Психологически Ганя оставался еще совсем ребенком. В поисках способов его социализации я рассчитывал на шахматы – отчасти потому, что сам не играл в турнирах со студенческих времен, а тут как раз вроде бы появились время и возможности. Но особенно мне хотелось втянуть в это дело Ганю. Пока моя мама была жива, она продолжала заниматься с ним по скайпу, и довольно быстро он дорос до уровня, чтобы иногда обыгрывать Ивана, для которого это оказалось неприятным сюрпризом.

Пора было найти место, где оба мальчика могли бы поиграть с мальтийскими шахматистами. Не так быстро, как я хотел, но мы все же выяснили, в каких кафе собираются местные любители, и начали примерно раз в неделю ходить туда играть в блиц. Ваня, который уже обзавелся собственными приятелями, относился к этому с прохладцей, зато Ганя быстро пристрастился к новому ритуалу. Он особенно сдружился с Марселем, крепким лысым стариком, который, если проигрывал Гане, то считал своим долгом купить ему сок. Случалось это не то чтобы часто, но и не так уж редко, борьба шла по-честному. Еще через пару месяцев мы добрались до клуба Мальтийской шахматной федерации и начали играть в официальных соревнованиях. Я с перепугу выиграл чемпионат страны по блицу, и наше семейство завоевало авторитет в мальтийском шахматном сообществе.