Иглы мглы - [9]

И тогда, подуставший от странствий,

я опять унесусь на Восток,

где над жгучим от солнца пространством

в небе плавится солнца цветок.

27.09.

НЕПРЕРЫВНОСТЬ

Уходит жизнь. Обыденно. Нелепо.

На перебранки. Ссоры. Пустячки.

А ты хотя бы раз взглянул на небо,

тряпицей чистой протерев очки?

Взгляни на облака или на тучи,

что придавили низкий горизонт;

и, может, этот взгляд тебя научит

в иных событьях находить резон.

А, впрочем, речь совсем не о природе

поступков наших, фокус ведь не в том,

чтоб стать другим иль оказаться в моде,

иль не прослыть беспечным болтуном.

Как мне порой хотелось научиться

открытости, беспечности в себе,

чтоб быть во всем не просто очевидцем,

передоверив отвечать судьбе.

Как в книгах я искал не просто тайну,

а корень тайны, некий интеграл;

и вот сегодня увенчал случайно

трюизм, быть может, лаврами похвал.

Ну, что ж, взгляну и я разок на небо,

как смотрят на кривые зеркала,

чтоб убедиться, до чего нелепо

вся жизнь моя бездумная прошла.

Сниму очки и, близоруко щурясь,

уставлюсь, размышляя, в пустоту;

и в памяти всплывет сквозь хмурость юность,

как будто в ливень — дерево в цвету.

Пусть ветер рвал доверчивые ветви,

пусть осыпалась розовая цветь,

но этот образ мне верней ответит,

зачем необходимо сердцу петь.

Да, отцвело и накренилось древо;

да, и плодов покамест не видать,

но эти ветви обнимали небо,

хоть не могли о встрече рассказать.

И пусть уходит жизнь… Во все лопатки

пускай бежит, на части не деля,

на верх и низ, делитель и остатки,

как неразрывны небо и земля.

21.10.1983

РОЗЫ

Один сквозь сад иду в тиши.

Устали ноги.

Как эти розы хороши

и как убоги!

Казалось бы — спеши, пиши.

А что в итоге?

Как эти розы хороши

и как убоги!

Необязательность души

Тревожит многих.

Как эти розы хороши

и как убоги!

Один всю жизнь копил гроши.

Другой — дороги.

Как эти розы хороши

и как убоги!

А все-таки живи, греши,

Плати налоги…

Как эти розы хороши

и как убоги!

7.06.

НАДЕЖДА

Я понял цену дружбе и любви:

тогда хорош, когда дела в порядке;

и никого на помощь не зови,

когда лежишь, как в детстве, на лопатках.

Я ошибался в жизни много раз,

но все равно не накопился опыт;

и как принять сиротство напоказ,

коль сердце в ребра кулаком колотит.

И я пытался быть таким, как все;

шуршать, как мышь, своим кусочком сала…

Но как бы жизнь на дыбном колесе

меня ни распинала, ни ломала,

я говорю заветные слова,

я в полный рост иду, подняв забрало,

на проходимцев, ибо тем права

святая тень, что только жизни — мало.

И надо не сдаваться, и суметь,

отстаивая в драках идеалы,

все тем же чистым пламенем гореть,

а не тянуть надежней одеяло.

Мне — 38, возраст не такой,

чтоб упиваться ранней сединою.

К чертям покой! Пусть будет под рукой

родимое пространство ледяное.

Я обречен сражаться до конца.

Врагов моих пускай не убывает.

И только свет любимого лица

в моих метаньях силы добавляет.

Я знаю: дом отцовский не сгорел,

хотя и продан новым постояльцам;

и мой удел, как дедовский надел,

надежно подчинен упрямым пальцам.

Я верю: материнская рука

опять, как в детстве, боль мою утешит;

и каждая строка черновика

когда-то будет вещей, не поспешной.

Тогда — вперед, разбрызгивая грязь,

по сыроватым пажитям апрельским;

туда, туда, где, ласково светясь,

желтеет солнца шар над перелеском.

Через косые резвые дожди

ветрам навстречу, радуясь и плача;

и вглядываясь, что там впереди,

надеяться азартно на удачу.

19.04.

УГЛИЧ

Воспоминанья, крытые соломой.

Кто ухватился, тот себя не спас.

И смотрит вновь с расчищенной иконы

нерукотворно-рукотворный Спас.

Мы говорим о подлинном и мнимом.

По Угличу проходим, все в снегу…

Ах, что ты шепчешь, милая Марина?

Я не Димитрий, но и я солгу.

Ах, милая пленительная полька,

как глаз твоих неистов малахит!

Смежила веки (вековала сколько?

А ретивое до сих пор болит…)

Слежался снег. Скрипит под каблуками.

По Угличу проходим, все в снегу.

И колокольный звон плывет над нами,

и наша дочь смеется на бегу.

Но почему тревожно так и знобко?

Что нам сулит в столице месяц март?.

Заметена ночной метелью тропка.

Поленница лежит колодой карт.

Раскиданы колючие созвездья.

Непредсказуем поздний гороскоп.

И снег летит, такой же бесполезный,

и наметает времени сугроб.

8.03.1984

* * *

Людей природа, в сущности, одна:

как ни ряди врожденные инстинкты,

сквозь оболочку хорошо видна

звериная повадка и косинка.

Срывается муштрованная речь.

Не справиться иному с хищным взглядом.

И в лесть горчинкою вползает желчь,

готова обернуться страшным ядом.

Есть у меня знакомый толстячок.

Сластена. Буквоед. Завзятый книжник.

Как злобно он сжимает кулачок,

когда с усмешкой говорит о ближних!

Его уж точно медом не корми,

дай посудачить о чужих ошибках;

и влажных губ облизанный кармин

кровавит откровенная улыбка.

Как точит зависть бедного порой,

а я его подтравливаю тихо…

Что ж, в Риме говорилось (Боже мой!):

Homo sum — humani nihil…

11.04.

ТРИ ЧАСА ОЖИДАНЬЯ

Три часа ожиданья — это много иль мало?

Жизнь меня обнимала, ломала и мяла,

жизнь меня волокла, как котенка, вперед

день за днем и за годом мелькающий год.

Я взрослел, понемногу в привычках менялся,

обминался, а все же пока не ломался;

я за жизнью волокся трусцой и шажком

и портфелем махал, словно мальчик флажком.

Было много мечтаний и много надежд;

я себе устанавливал новый рубеж,