Иглы мглы - [8]

И со смехом убежала

вмиг в заснеженную даль.

Тело бедное лежало.

Дух измученно летал.

Так живу, мой друг, отныне;

и раздвоен, и распят.

Так пришли ко мне унынье

и расплата из расплат.

Но и деве той не лучше.

Облетает юный цвет.

И ее сомненье мучит:

тело есть, а духа нет.

7.03. Каролищевичи

* * *

Заснеженные сосны.

Послушай пять минут:

Поют они, как кросна;

видать, дорожки ткут

из снега и метели,

из синей тишины. .

Им помогают ели,

усердия полны.

И ты, идя обратно

дорогою судьбы,

оставишь, вероятно

ненадолго следы.

7.03.

ЗЕЛЕНОЕ ЭХО

Недавно мы с дочкой, гуляя в лесу,

видали в кустах золотую лису.

Она на прощанье махнула хвостом

и скрылась мгновенно во мраке лесном.

Когда я наверх поглядел, как в оконце,

увидел в прогал краснобокое солнце.

Когда по тропинке пошел напрямик,

наткнулся на синий-пресиний родник.

Когда мы под вечер домой побежали,

то черные тени повсюду дрожали.

И только белела на небе луна,

как чудная лампа, сиянья полна.

И долго звучало порою ночной

зеленое эхо прогулки лесной.

6.04.

ВОЗЛЕ ШОССЕ

1

Вот и зажил я возле шоссе:

дом — как дом; только странное дело

вечно что-то в квартире шумело,

в придорожной моей полосе.

Был я поутру трезвый как все.

Зубы чистил и брился умело;

только что-то все время шумело,

не являясь в открытой красе.

Дверь я войлоком облицевал,

щели все проложил поролоном,

но по-прежнему шум неуклонно

налетал, словно горный обвал.

Я в аптеке беруши купил.

Я завязывал шапку-ушанку.

Бился шум, словно мячик о штангу,

и до мозга — насквозь — проходил.

Жизни шум, нестареющий шквал,

пролети по скудеющим жилам.

Вот и стал я почти старожилом,

не желая — в "десятку" попал.

2

Вот сижу я, склонясь над столом.

Был отцом я, и сыном, и мужем;

только вряд ли кому-то я нужен…

Все, что было, осталось в былом.

Я, конечно, гожусь на подхват:

принести, отнести, расстараться…

А вот, что я не Фет иль Гораций,

это слишком заносишься, брат!

Вот твой рыночный диапазон

от укропа до свежей картошки;

если хочешь, рифмуй понарошку

и глотай аммиак, как озон.

Не стесняясь заезженных слов,

на автобусе езди беспечно

и не думай, что жизнь бесконечна

для таких безупречных ослов.

Тело будет потом сожжено,

разбегутся поспешно родные

и, быть может, помянут чужие,

если выставят внуки вино.

Так беги, не жалея подков,

бей асфальт заграничным копытом;

путь твой многими вдосталь испытан

и завещан во веки веков.

3

Есть, как видишь, бутылка вина.

В холодильнике — вот — "Цинандали".

Жизнь прожили мы, проворковали,

не считая, что это — вина.

Перед кем и потом за кого?

виноватим мы дальних и близких;

можем штилем высоким и низким,

только много ли проку с того?

Холодильник легко распахну.

Переставлю на холод бутылку.

Сам себя щелкану по затылку

и отправлюсь к ночному окну.

Все улажу, что мне суждено.

Промелькнут обывателей лица.

С телевизором вряд ли сравнится

бесконечное это кино.

Бог ты мой, я забыл про вино!

Впрочем, завтра оно пригодится,

там — позавтракать, опохмелиться…

Да и вам-то не все ли равно…

4

Что бездарней ночного ума,

коль с душой в постоянном разладе

(знать не знает о новом раскладе

и давно не страшится письма?!)

Подсказала бы летняя мгла,

что с надеждами вышла накладка;

да и так уже вовсе несладко

чаепитье родного угла…

Шел бы лучше, с порядком знаком,

прямо в банщики иль в коновалы,

чем шататься весь день, где попало,

и без толку молоть языком.

Чтоб, прогнав безрассудную стынь,

исцелять всех собак беспородных;

так пристойно весьма и подробно

применяя на деле латынь.

А пока, дорогой, засыпай

и с утра потихонечку трогай,

раз закаялся лунной дорогой

закатиться прямехонько в рай.

15.06.

* * *

Все темнее и злее осенние ночи.

Полногрудо луны забытье.

В темноте среди тысяч людских одиночеств

незаметней мое.

Солнце пепел оставит от долгих пророчеств.

Радость утро прольет.

На свету среди тысяч людских одиночеств

неприглядней мое.

6.09.

БЕЛАЯ НИТЬ

Вновь теснимый желанием странствий,

я воочью увидел Восток,

где над жгучим от соли пространством

в небе плавится солнца цветок.

Поначалу влекли саксаулы,

синью звонкой томил горизонт

и казалось — навеки уснули

эти степи, как перед грозой.

Надвигалась жара, и сушило

даже губы от зноя порой,

но трава эту землю прошила,

словно небо сшивала с землей.

И хлопчатника первые всходы

дали новому чувству толчок,

и ростком шелестнул через годы

повернувшийся к свету Восток.

Я увидел: прошли меж рядами

хлопкоробы — собрать урожай,

чтобы белыми чудо-горами

выше к солнцу подвинулся край.

Словно русские скирды вставали,

в небо прямо взлетали стога…

Этот хлопок белей не едва ли,

чем зимой по России снега.

И хоть было вначале неловко

от горячки нахлынувших слов,

эти фартуки, полные хлопка,

эти руки воспеть я готов.

Мне казалось, что я понимаю

перекличку людей и полей,

знать, недаром сейчас вспоминаю

эти взгляды старух и детей.

Хлопок стал драгоценной поклажей,

мне отныне его не забыть;

вот и время нервущейся пряжей

тянет памяти белую нить.

И когда на глухом полустанке

вдруг ударят с разлету снега,

я навстречу пойду без ушанки,

пусть скользит на морозе нога.

Не почувствую холода дрожи,

снова чувства настигнет обвал…

Это — хлопок, скажу я, быть может,

это хлопок — в России — нагнал…

И колючие белые осы,

остывая в моих волосах,

это хлопок — шепнут мне без спроса,

это хлопок, забудь о снегах…