Иглы мглы - [46]

9.08.86, Пицунда

* * *

Пляж, где радости нет умолку.

Все попарно и все в обнимку.

Сосен сдвоенные иголки

точно женские "невидимки"…

3.08.86, Пицунда

* * *

Всем хороша страна лазури,

где нынче солнца через край,

а мне б клочок уральской хмури

да гоготок гусиных стай.

Да лес в осенней позолотце;

лог, на котором есть стожок;

да бочажинку на болотце,

где так глубок любой глоток.

2.08.86, Пицунда

БЕЛЫЙ ЛУЧ

Белый луч — совсем не белый,

если разложить умно…

И не хватит жизни целой

на бессмертное кино.

Наше сердце, чем не призма;

жгут оттенки бытия…

Смесь цинизма и лиризма,

быта мутная струя.

То сияет ярко солнце,

то скрывается средь туч…

Если этот бег прервется,

вновь сойдется белый луч.

24.06.86

* * *

На Палихе актриска жила;

впрочем, может быть, нынче актриса…

Помню, как провожал до угла;

Помню влажное имя Лариса;

Помню, яблони жадно цвели;

Помню пышные перья заката;

Помню, белые клипсы легли

на большую ладонь виновато;

помню тихую-тихую ночь;

помню долгие-долгие речи;

помню, было, казалось, невмочь

расставаться в преддверии встречи;

помню, как обжигалась ладонь

о ладошку; чтоб позже ночами

жег невидимый миру огонь,

на бессмертный вопрос отвечая;

шорох платья и стук каблуков;

и руки улетающий промельк;

розовеющий край облаков…

Но вот что разлучило — не помню.

17.05.86

* * *

Рукописи не горят.

Не подвластно тленью слово.

Так недаром говорят.

Убеждаюсь в этом снова.

И таким порядкам рад.

Только вот одно досадно:

рукописи не горят;

но зачем их жгут нещадно?!

13.05.86

СТЕПАН ПЕТРОВИЧ ШЕВЫРЕВ

Степан Петрович Шевырев, редактор, критик, пере- водчик, профессор… Что же до стихов, он был поэт не хуже прочих. А кое в чем и превзошел архивных юношей; но Боже иную роль ему нашел, иные свойства подытожил. Когда поэт уехал в Рим (какая впечатлений масса!), он стал, как истый пилигрим, переводить Торквато Тассо. Он Данта нового открыл, он стих построил, чтобы фраза была не просто — с парой крыл, но — с зоркой точностью алмаза. Он алгебру хотел связать с гармонией; он бросил вызов сам — Пушкину… Хотелось знать, а кто бывает без сюрпризов?! Отдав науке жаркий мозг, он охладил огонь эмоций; таков душевных связей мост — стеклом вдруг может расколоться. Степан Петрович Шевырев стихи писал не столь уж долго, зато не тратил лишних слов и был певцом к Отчизне долго. Он посетил Париж и Рим, был критики московской зодчим; но мы сегодня говорим об этом все же между прочим. Его гражданские стихи затмил еще при жизни Пушкин: тяжеловесны и сухи, смолой пропитанные стружки. Спор с Пушкиным — вот в чем вопрос! Ах, как его б назвать мы рады (простите мыслей перекос) поэтом пушкинской плеяды. Но он пошел другим путем; жил во Флоренции, в Париже; жестоко заболел потом и, как о том прочтете ниже, безжалостен к поэтам быт; журнальная забылась сеча; он умер, всеми позабыт (собрат Булгарина и Греча), а все же он — и наш предтеча. Едва любитель перечтет в тиши его стихотворенья, "И кровь ключом двойным течет / По жилам Божия творенья,/ И мир удвоенный живет / В едином миге два мгновенья".

7.04.86

ПУШКИНСКИЙ ПЕТЕРБУРГ

Пушкинский Петербург:

Адмиралтейство, соборы;

царствует циркуля круг,

гулки дворов коридоры.

Биржа в высоких лесах,

зелен Васильевский остров;

не повернуть на часах

Стрелки застроенный остов.

Где-то вдали Петергоф;

и шевелюрою кафра

виден над морем голов

в небе дымок пироскафа.

В Александринский театр

Мостиком через Фонтанку

мчаться, рискуя наряд

выпачкать ярью-медянкой…

Пушкинский Петербург:

Смольный и хмурая Охта;

может, предчувствие вьюг

статуи патины мохом

вызеленило насквозь

и проявило наружу

ось — вековечную злость,

душу — российскую стужу…

зря ль возводил Монферран

столп в честь побед неуклонно,

выше, чем мыслил Траян,

выше Вандомской колонны?

Зря ль он исполнил проект,

чтоб уже не на бумаге

в яви — расправился вверх

кубом гигант-Исаакий!

Лавра и Зимний дворец,

людная площадь Сенная

каждый кирпич и торец

лег здесь, творца вспоминая.

Где вы, Тома де Томон,

Росси, Захаров, Кваренги

встали в опорах колонн

зданий бессонных шеренги…

Пушкинский Петербург:

холод зимою неистов;

как продолжение мук

песни и плач декабристов.

Вечно на ранней заре

встали на памяти паперть

эти литые каре;

хватит ли слез, чтоб оплакать;

хватит ли поздней любви,

чтобы продолжить деянья,

чтобы в октябрьской нови

рухнуло старое зданье…

Пушкинский Петербург,

ветреный город поэта,

радость его и недуг,

памятлив каждою метой:

здесь Он с друзьями кутил,

здесь Он стоял в ожиданье,

здесь, остроумен и мил,

к музам ходил на свиданье…

Выдь на Царицын ли луг,

в Летний ли сад загляни-ка,

пушкинский Петербург

встретит вас всюду столико.

Не повернуть на часах

Стрелки застроенный остов,

Биржа в высоких лесах,

Зелен Васильевский остров.

Где-то вдали Петергоф,

и шевелюрою кафра

виден над морем голов

в небе дымок пироскафа.

5.04.86

ПЕРСОНАЖ

Вот он — я, смешной и пылкий;

книгочей и дуролом;

то с шипучею бутылкой;

то за письменным столом;

то живущий, в ус не дуя;

то постриженный под ноль;

не сказавший слова всуе

и разыгрывавший роль;

то в сандальях; то в ботинках;

то в кирзовых сапогах;

разодетый, как картинка;

и в последней из рубах…

Перед взором, словно фото,

годы, месяцы и дни;

прерываться неохота:

персонаж-то мне сродни.

С бесконечным интересом