Иглы мглы - [42]

тьма вопросов, а ответы

могут их опережать,

если в срок читать газеты.

5.12.73

ЧУЖИЕ РУКИ

Порой, ожесточась, со скуки,

сначала вроде бы легко

дыханьем греть чужие руки,

в мечтах от дома далеко.

Приятна теплота объятья.

Волнует радужная новь.

Но шелест губ и шорох платья

лишь имитируют любовь!

И не заметишь, как мельчаешь;

как окружит одно и то ж:

ложь в каждом слове, ложь в молчанье,

в поглаживанье тоже ложь…

Едва ль для настоящей страсти

друзья случайные годны.

Старательные, как гимнасты.

Как манекены, холодны.

И только дрожь замолкнет в теле,

заметишь, тяжело дыша,

что оба — словно опустели:

кровь отошла, ушла душа…

И, тяготясь уже друг другом,

проститесь, позабыв тотчас

чужое имя, голос, руки

и — не заметив цвета глаз.

18.02.71

ОБИДА

Е. Е.

Обидели. Беспомощно и горько:

мир перекошен, вывернут, разбит;

и сердце стало апельсинной долькой,

которую жует беззубый быт!

О, Господи! Зачем бывает разум

дан гнусной твари с языком змеи?

А веруешь, что песенные фразы

хранят в охрипшем горле соловьи.

И все-таки возмездье настигает,

над всем в природе правый суд вершит

и песня соловьиная летает,

и вечно ползает змеиный шип!

7.09.70

ОСЕННИЙ ДЕНЬ

Был этот день тревожно мглист,

чего-то ожидая.

Гремел по тротуарам лист,

с деревьев упадая.

Так оглушительно гремел,

подобно жесткой жести,

что я лицом бледнел, как мел,

и ждал печальной вести.

И думал, что зимы приход

(колючей белой смерти)

в лед эти клены закует,

завертит в снежном смерче.

Невыносимо было жаль

молящих веток хилость;

и в душу светлая печаль,

как птица, поселилась.

Молчала площадь, как вдова;

и, словно бы из воска,

нагие стыли дерева,

беленые известкой.

Кто кисти в известь окунал,

плеща густую сырость,

чтоб, как к оглохшим окуням,

мы к кленам относились?!

Кто черствым сердцем не жалел,

дотронуться решаясь,

чтоб мертвый воздух тяжелел,

в кристаллы превращаясь?!

Еще гремел кленовый лист,

еще я шел куда-то;

и ветер-виолончелист

заканчивал сонату.

Как мухи белые, слепя,

возникли ниоткуда;

и это было — как судьба

и продолженье чуда.

7.10.68

* * *

Мертвым соком брызни,

папоротника твердь.

В этой страшной жизни

нужно умереть,

чтоб тебя читали,

чтоб тобой зажглись,

чтоб, шутя, листали

твою жизнь…

24.07.69

ДАЧНАЯ БАЛЛАДА

Тиха на даче жизнь. Безделье. Пустота.

Огромный день легко уходит в мирозданье.

Напудренных берез святая красота

стоит особняком, не требуя названья.

Кудрявый черный пес, свернувшийся клубком,

в облезлом кресле спит и в пышный ус не дует.

Жизнь кажется сплошным раскрашенным лубком,

и старый шулер-смерть здесь карты не тасует.

Ни звука скорбных труб, хоть кладбище — подать

рукою… Старики здесь ходят за грибами.

Разлита в воздухе, как масло, благодать;

и можно ощущать ее легко губами.

Лишь крашеный забор, зеленый, как листва,

напоминает нам о бренности унылой;

а свежих планок строй, как белая плотва,

набившаяся в сеть и стянутая силой.

Тиха на даче жизнь. Лишь ночью мотыльки

стремглав летят на свет и как собаки лают

на бьющий в тело жар, природе вопреки,

и только утром вновь до ночи засыпают.

Я дачный день тяну, как бредень по воде.

То ем, то сплю, то в лес хожу гулять с собакой.

Но в сне или в еде, повсюду и везде

я чувствую себя отловленной салакой.

Лишь только ночь придет, как бодрый, словно крот,

ворочаю пласты бессонницы огромной;

и черный небосвод, ссутулясь у ворот,

высматривает свет в одной из наших комнат.

Я тенью в потолок натружено упрусь,

полночи проведу над строками поэта.

За каждым словом — Русь; и сладостен союз

бумаги и пера, единство тьмы и света.

Тиха на даче жизнь. Нет никаких преград

раздумьям. И строка как шелковая вьется.

И даже дождь с утра, что льет как из ведра,

и тот благословен и дачею зовется.

Я вырос не в тиши и парковых аллей

не видывал в глаза забористым подростком.

И потому вдвойне мне наблюдать милей,

как дочь моя идет к крыльцу по шатким доскам.

У ней — своя стезя. Ей запрещать нельзя

подружек хоровод и синий телевизор.

А дачные друзья — удачные друзья;

и нечего ворчать над ними, как провизор.

Отмеривать ли жизнь, как капли натощак,

елозя по земле пипеткой рыжих сосен

или носить ведром, чтоб полдень не зачах,

и не был жар души, как небеса, несносен.

Тиха на даче жизнь. Я выбрал наугад

одну из тех потерь, что насмерть укатает.

И розовая дверь одной из автострад

в больничный коридор бесплатно доставляет.

Там спит моя жена и мой младенец спит.

И спят они всю ночь с открытыми глазами.

Там стол стоит накрыт. На нем в стаканах спирт.

И пью я этот спирт бессонными часами.

И снова бью стекло в замызганном кафе,

и снова хлещет кровь из ровного пореза.

И совесть, как палач, на ауто-да-фе

ведет, пока жива, до полного пареза.

Тиха на даче жизнь. И привидений рой

не виден за окном, хоть кладбище под боком.

Мать, отчим и отец, умерший брат с сестрой

не могут заглянуть сегодня ненароком.

Пишу и весь дрожу, заслышав странный звук.

В щель хилого окна течет нездешний холод.

Светает. Плеск листвы напомнил море вдруг.

Я под Одессой вновь, с женой и снова молод.

О, если бы я знал тщету прошедших лет

и если бы я мог предугадать заране,

где истин низких тьма, а где блаженства свет,

неужто б и тогда я не скорбел о ране?.

Тиха на даче жизнь. В балладе Пастернак

рассказывал, как взят был в ад, где все в комплоте.