Иглы мглы - [29]

в тугие кулачки.

17.08.75

* * *

Вот и приехал. И пришел

к своим мечтам, к своим святыням.

И нас не разлучить отныне.

А все же счастья не нашел.

Слиняли краски. Обветшал

столикий град, мой дом огромный.

И я опять бреду бездомный,

как мальчика, себя мне жаль.

Ему хотелось так найти

свое особенное слово.

Измучен немотою снова,

назад не нахожу пути.

24.03.74

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

О леденящий душу звук!

Чем это вызвано — ветрами

или касаньем чьих-то рук

стекла подрагиванье в раме?

Во сне с метелью заодно,

с усмешкой каверзно-дремотной

ночь плющит безразмерный нос,

придвинув близоруко стекла.

31.03.78

КАМЕННАЯ БЕРЕЗА

Ствол, словно столб. Под ним — нора.

Дорожка к ней в следах мышиных.

Сухая черная кора

в глубоких старческих морщинах.

Ни листика, ни почки… К нам

лишь сучья тянутся, как руки…

И что ответить тем рукам,

заломленным в предсмертной муке?!

Ствол, словно столб. Пуста нора.

Откуда же тогда угрозы?

И вдруг — зарубки топора…

Здесь пили сладкий сок березы.

Нет — это кровь ее текла.

Безжалостно терзали тело.

Бежать береза не могла

и навсегда окаменела.

Ствол, словно столб. Отжил, иссяк…

Лишь на дрова. Подходим снова:

Взгляни — берестой кое-как

он все-таки перебинтован!

3.07.69

СТИХИ О СЕМЕЙНОМ СЧАСТЬЕ

Я не могу спокойно наблюдать

твое лицо и мучиться виною,

что тяжела каштановая прядь,

помеченная ранней сединою.

Что возле глаз устало залегли

наполненные горечью морщинки;

и на уста пробиться не смогли,

оставшись в горле, редкие смешинки.

Я не молчу. Читаю наугад.

Отогреваю, словно в холод, руки.

Все выскажет тебе открытый взгляд!

Сейчас он полон нежности и муки.

Мне кажется — заботливее нет.

Твержу, как без тебя в Москве скучаю.

И слышу тотчас: хватит. Что за бред!

Пошел бы, вскипятил на кухне чаю.

Как будто сразу сделалось темней.

Но вдруг, нагнав меня на первом шаге,

ты улыбнешься и прильнешь ко мне…

И это не опишешь на бумаге.

18.12.71

ПЫЛЬНАЯ БАЛЛАДА

Молчу. Один. Перед листом бумаги,

как будто перед совестью своей,

ответ держу. И не меняю флаги;

и белый — не взовьется, хоть убей!

Не сдамся ни тоске, ни скуке, ни позору

быть притчей во языцех земляков…

Я из родной избы повымел столько сору,

что пыль набилась в легкие стихов.

Я так восторженно орал мальчишкой песни;

бездумно гирями бумажными играл;

звал стихопад; потом стихообвал

чуть не прибил, и тем исход чудесней.

Мне — тридцать. Волос хоть и поредел,

но нет тонзуры. Голос мой не жидок.

И столько впереди серьезных дел

И столько нераздаренных улыбок!

Мне тесен ворот истин прописных

и ногу жмет башмак знакомых улиц;

и я спешу на поиски весны,

и не хочу, чтоб мы с ней разминулись.

Весна, весна! Скудеет государство

без золотого таинства любви;

и если на бегу ты обознался,

одну весну на выручку зови.

Пыль на зубах скрипит, и скряга случай

боится медный фартинг золотить;

и ветреная туча

рвет солнца нераскрученную нить.

В глазах темнеет. Липовую оголь,

весна, зеленой влагою насыть!

Русь-тройка, как тебе молился Гоголь!

Нельзя, родившись здесь, отчизну разлюбить!

Я сетовал на городишко свой,

на то, что с каждым днем друзей теряю,

что сам не свой,

когда одни и те же бредни повторяю.

Бегом отсюда, больше — ни ногой

твержу себе и в отпуск — рвусь обратно…

И понимаю: нет, я — не чужой,

и кислотой разлук не вытравить родимые мне пятна.

Мой город, сохрани мой легкий след

не мраморной доской — вниманием к лит. смене;

дай побарахтаться в газетной пене;

и раз в десяток лет здесь вырастет поэт…

Привет, привет! Отхаркивая пыль,

сбегаю к Каме по натруженным ступеням.

Как хорошо, что я не стал степенным

и, как река, не утихает пыл!.

Катись, река! Далеко-далеко.

Впадай, как в сердце, в яростное море;

и мне б хотелось песенной строкой

до сердца дотянуться вскоре.

Мне — тридцать лет. Растет моя семья.

Еще не написал я главную из книжек,

не побывал в Нью-Йорке и в Париже,

но позади студенчества скамья.

Мой город, верь, я пронесу твои

обветренные пыльные штандарты,

и — враг стандарта — на безликих картах

я нанесу оазисы любви.

Прощай, прощай! Пусть долго не увижу,

но ты — как брат, с тобой в боренье я живу,

чтоб воплотить мечтанья; ты мне ближе,

чем то, что окружает наяву.

Моя страна, шестая часть земли,

я не боюсь в признанье повториться

ты голосу провинции внемли,

провидцы происходят из провинций.

Коров рязанских льется молоко,

и пермские работают заводы.

Моя любовь лишь часть твоей заботы;

твоей реке струиться далеко.

И если я песчинкою мелькну

во временном круговороте,

спасибо материнскому окну,

где первый луч согрел и озаботил.

Спасибо первым ласкам, синякам,

спасибо нескончаемым ушибам,

врагам спасибо, а моим друзьям

воистину несчетное спасибо!

7 — 8.01.75

* * *

И двери скрип, и посвист птичий

тебя пробудят ото сна,

когда в предутреннем величье

туманом стынет тишина.

Когда окрестность незнакома

и брезжит утренник такой,

как будто вышел ты из дома

и перенесся в век другой.

Здесь все — мираж, все — нереально;

и даже ветру невдомек,

зачем стеной горизонтальной

молочный стелется дымок.

Ты не сворачиваешь к дому,

хоть до него подать рукой;

но хочется к огню живому,

услышать говорок людской.

И через всю страну цветную

тумана, ледяной слюды,

материально существуя,

твои протянутся следы.

2.11. 68

Из книги "ПОИСКИ ВЕСНЫ"

("Современник", Москва, 1981)

ПОИСКИ ВЕСНЫ

1

Право, стоит ли тратиться в споре,