Иглы мглы - [15]

други, вы не обессудьте,

быть позвольте одному.

Хоть в каморке, хоть в кладовке,

хоть за шторкой на печи.

Вот и все твои уловки.

Кирпичи — не горячи.

Горяча и буйна совесть,

как в бутыли сжатый хмель.

Ты почувствовал, готовясь,

что за тридевять земель,

окромя ядрена мата,

уготовлена тебе

непосильная расплата

за расхлябанность в судьбе,

за смешки, за небреженье,

за надежду; дескать, стыд

совершит преображенье;

пусть тебя оборонит

от ночного приговора

света алчущей душе

и несмывного позора

на последнем вираже.

Вот и все. А вы — погода.

Дескать, солнце. Не дождит.

Что ж, в любое время года

будет повод для обид.

Мой герой себя обидел

тем, что эгоистом жил,

наконец возненавидел

то, что истово любил.

Молит он не о спасенье,

Божьей милостью храним,

а о том, чтоб воскресенье

не осталось днем одним.

Чтоб в недельной круговерти,

одиночество ценя,

он порой мечтал о смерти,

самого себя виня.

Там, где вовсе нет погоды,

солнца нет и нет дождя,

все уснем как часть природы,

чтоб немного погодя,

может быть, очнуться, плотно

шевельнуться — ввысь и вширь,

чтобы вновь возник и лопнул

жизни радужный пузырь.

1.08.

ИЕРОГЛИФ СУДЬБЫ

Уж не славы взыскуя, не утлой поживы,

я еще поживу

в вертограде зеленом, у речки, где ивы

гомонят наяву.

За окном разжужжалась не шалая пчелка,

воет мотопила.

Сразу вспомнилась хитрая рыжая челка…

Что она наплела?

Что она говорила, Офелия, фея?

Чушь какую несла?

В давней речке мелькнула, закатно алея,

только тень от весла.

Только отзвук речей, только тихое эхо

беспричинных смешков.

Я еще не доплыл, я еще не доехал

до летейских мостков.

Я еще поживу, напрягусь, не расслышав

смысл, но звук сохраня.

То ли "елочкой", то ли же "крестиком" вышит

иероглиф огня.

Следом катится рериховский иероглиф

в виде двух запятых.

Он напомнит боренье головастиков долгих,

как мне били под дых.

Как когда-то давно пацаном романтичным

(все равно пацаном),

я пусть нехотя дрался, бранился цинично

и травился вином.

Иерархия образов прежде, до смысла

выжигает нутро.

Это было до Ельцина, до Гостомысла.

До кино и метро.

Это было и с нами уйдет, чтобы снова

вспыхнуть в жизни другой.

Я тянусь, чтоб расслышать последнее слово

и — коснуться рукой

рыжей челки, а может быть, ивовой пряди,

может, тени весла.

И ознобно заметить в неумершем взгляде,

как смеется весна

в вертограде зеленом, у речки, где ивы

гомонят наяву.

И не все ли равно несчастливым, счастливым;

главное — что живу.

Пусть обрубком, калекой, пускай инвалидом,

просто частью ствола.

Перепилен. Бывают такие обиды,

что там мотопила.

Я еще не доплыл, я еще не доехал

до летейских мостков.

Но все ближе и громче давнишнее эхо.

И я к встрече готов.

1.08.

МИТТЕЛЬШПИЛЬ

П. А. Николаеву

Играя в шахматы с профессором,

а уж тем паче с академиком,

считайте лучше ваши акции,

а то бишь шансы на успех;

обзаведитесь-ка процессором,

а может, даже личным медиком,

чтобы потом в иной редакции

вас не послали б, как на грех.

Итак, мой друг, играя в шахматы

с научным вдумчивым работником,

с литературоведом, в частности,

держите ушки поострей;

он так разделает, что ахнете,

что вдруг упретесь в подлокотники,

поняв, что избежать опасности

не выйдет, этот тип умней.

Сильней, хитрей, пообразованней,

выносливей — такие качества,

такое превосходство явное,

как ты, дружочек, ни крути;

уж в голове дыра озонная,

уже душонка в пятки прячется,

кровь стынет в жилах, ну, а главное

назад не отыскать пути.

А академик хмыкнет радостно,

стишок прочтет — опять по случаю,

оглянется на женщин с гордостью

и вмиг фигуру заберет;

а у тебя на сердце гадостно,

а ты себя одернешь, мучая,

и славно, если все же с твердостью

подвинешь пешечку вперед.

И эта слабая пешулечка,

такая крохотная пешечка,

совсем фигурка никудышная,

возьмет и вырвется в ферзи;

и вот уже мечты граммулечка,

надежды слабенькая свечечка,

молитва, никому не слышная,

помогут… Миленький, дерзи!

Дерзай, замурзанный, запуганный,

дебютов не учивший в юности,

играть всерьез не собиравшийся,

но не чуравшийся проказ,

привыкший к проигрышу, к ругани,

но вынырнувший из угрюмости,

и все-таки вконец не сдавшийся

и выигравший в первый раз.

Дрожите, бедные профессоры;

и трепещите, академики!

У вас соперник есть нешуточный

и первооткрыватель дат;

он смотрит в будущее весело,

туда поедет он на велике,

стихописуя круглосуточно,

достоинств тайных кандидат.

5.08.1999

СЛОН И СЛИЗНЯК

"Мимо меня проползают слизни

с глазами статуй в саду…"

Борис Пастернак

Со слизняком затеяв разговор,

слон поражен его был самомненьем:

"Да я… да мне… да с некоторых пор

ко мне киты относятся с почтеньем.

Когда б я плавал, был бы тоже кит,

но не хочу, привык к земле по жизни.

Горжусь, что я вульгарный паразит,

как все мои предшественники слизни.

Зато Камю и Сартра я читал,

мне Хайдеггер мировоззреньем близок;

я обожаю человечий кал

и пью мочу, поверьте, без капризов.

Вы в самолетах жрете аэрон,

вгрызаетесь в творенья Массолита,

а я залез в свой костяной гондон,

он — лучшая моя самозащита.

Мне Пушкин — бог, я тоже накропал

две-три строки о сексе понаслышке;

пусть кто-то скажет, что талантец мал,

но кайф и драйв зато всегда в излишке.

Да, я — слизняк, я не такой, как вы,

зато король среди окрестных слизней,

и мне плевать на жителей Москвы,

погрязших в рыночной дороговизне.

Зато я без работы проживу