Иггинс и К° - [9]

Я добросовестно следил за ним, не думая будить Поля. Зачем? Чтобы сообщить ему, что возле дома, под открытым небом, спит бродяга?

Было очень тихо. Даже ветерок утих. Бесполезное бдение начало раздражать меня. Я уже жалел, что согласился на роль ночного сторожа. Как хорошо сейчас оказаться дома, в своей спальне!

Не успел я подумать об этом, как вдалеке послышался конский топот. Наверное, это возвращается Жак Данблез. Я достал часы. Без десяти двенадцать. Пора будить Дальтона!

Он тут же проснулся и хотел что-то сказать, но я приложил палец к губам и прошептал:

– Тише, у стены какой-то бродяга!

Поль поднялся и выглянул из-за кустов. В этот миг на дороге показался всадник. Остановившись перед домом, он спешился, тихо открыл калитку и ввел лошадь во двор. Калитка бесшумно закрылась.

Мы ждали. Как и два часа назад, послышался стук захлопнувшейся двери. И тут бродяга поднялся с земли, подошел к калитке, оглянулся, ухватился за прутья и полез во двор.

Рядом со мной зашуршала трава. Дальтон бросился через дорогу, схватил бродягу за ноги и рванул вниз изо всех сил. Тот разжал руки, испустив приглушенный крик. Через секунду Поль уже вязал его, вязал с поразительной ловкостью. Нахлобучил бродяге на голову его мешок и скрутил руки и ноги веревкой. Сделал он это так быстро, что я едва успел подбежать.

9. Кобыла Султанша

Когда бродяга понял, что всякое сопротивление бессмысленно, Поль взял его под мышки, а я за ноги, и мы перенесли его в кусты. Управившись с ним, Дальтон потащил меня на дорогу и прошептал:

– Идем.

Мы подошли к калитке. Он взялся за прутья и легко перелез через нее. Я последовал за ним.

В доме было темно. Поль, пригнувшись, подкрался к конюшне. Большая деревянная дверь в нее была закрыта на засов – вот объяснение того стука, который мы слышали.

Я следовал за своим другом. Дальтон долго возился с засовом. Наконец мы вошли. Я стоял в полной темноте, стараясь понять, зачем мы пришли сюда. Поль зажег электрический фонарик и подошел к стойлу, в котором лошадь жевала сено.

Это была чудесная кобыла арабских кровей. Я приблизился. Она была мокра от пота, ноги дрожали.

Дальтон рассматривал ее несколько мгновений, затем погасил фонарик и сказал:

– Идем.

Мы уже были у двери, когда он внезапно вернулся, отвязал лошадь, вывел ее из конюшни и приказал мне:

– Возвращайся на дорогу и жди.

Едва я успел перелезть через калитку, как раздалось громкое ржание и топот. Поль, видимо, выпустил лошадь в сад.

В ту минуту, когда Дальтон догнал меня, в доме открылась дверь, по гравию дорожки зашуршали шаги. Мы не видели, кто это, так как прятались за стеной, но было слышно, как вышедший говорил с раздражением:

– Ах, дрянь какая! Опять отвязалась! Ну, ступай сюда… Пауза.

– Где это ты так вспотела? Куда бегала? Ну, успокойся.

С шумом распахнулось окно и раздался чей-то голос:

– В чем дело, Изидор?

– Опять Султанша фокусничает.

– Что она натворила?

– Отвязалась и бегает по саду. Я сейчас отведу ее в конюшню.

– Не смей трогать ее! Я сейчас спущусь. Слуга в ответ что-то пробормотал.

Через две минуты Жак Данблез вышел в сад. Я не в силах был совладать с любопытством и подошел к калитке. К тому же было настолько темно, что меня вряд ли могли увидеть. С трудом я различил полуодетого мужчину, который подошел к лошади, взял ее за повод и похлопал по загривку.

– Она вся мокрая, – заметил слуга.

– Пустяки. Но как она оказалась в саду? Я уверен, что дверь конюшни была заперта.

– Знаете, – хмыкнул Изидор, – лошади хитры, как женщины, но у нее вид такой, будто она проскакала километров тридцать.

– Ерунда! Она просто чего-то испугалась, – проворчал Жак Данблез и отвел лошадь в конюшню.

Вернувшись, он сказал:

– Иди к себе, Изидор. Ты должен быть готов в два часа, а сейчас уже начало первого.

– Будьте спокойны, я не просплю.

Жак Данблез со слугой ушел в дом. Дальтон взял меня под руку и предложил:

– Погуляем. Ведь никому не запрещено гулять в любое время, даже в полночь. Кроме того, гимнастика, которой мы только что занимались, разгорячила меня.

– Что ты сделал с лошадью, что она так громко заржала? – поинтересовался я.

– Уколол.

– Зачем?

– Чтобы слуга проснулся. Надо, чтобы был свидетель, который бы подтвердил, что лошадь, вся в мыле, носилась по саду. Я, если можно так выразиться, создал некоторую очевидность. Если господин Жиру заинтересуется Жаком Данблезом, его слуга расскажет, что лошадь сегодня ночью проскакала, очевидно, не один десяток километров. В это время мы услышали далекий гудок поезда.

– Последний поезд, – вздохнул Дальтон. – А я-то надеялся, что успею вернуться в Париж и хорошо выспаться дома. Увы, не суждено!

Он помолчал.

– Ты слышал, Данблез велел слуге быть готовым к двум часам? Остается утешаться, по крайней мере, тем, что он тоже не спит.

– Кстати, ты не забыл о бродяге?

– Не волнуйся, он связан крепко. Впрочем, наверное, надо ослабить веревки. Нам предстоит ждать еще час с лишним. Вот развлечение!

Бродяга лежал на том же месте, где мы его оставили. За время нашего отсутствия он, очевидно, пытался освободиться от веревок.

– Дорогой друг, – насмешливо сказал Дальтон, – мы склонны дать вам свободу, но предварительно вы должны сказать, почему так стремились проникнуть в расположенное напротив нас домовладение. Я сниму с вас этот мешок, который мешает говорить, и затем мы послушаем вас с большим вниманием.