Игги Поп. Вскройся в кровь - [21]

У Сэма и Элизабет Лэй на Флорес была квартира с одной спальней, шестилетний сын Бобби спал на диване в гостиной. Начинающему блюзмену было отведено место на кухонном полу. Он был идеальным гостем, складывал свои немногочисленные пожитки как можно компактнее, вел себя скромно и очаровывал соседей, которые даже как-то радовались появившемуся на улице новому лицу.

К концу 1966 года существование рядового чикагского блюзмена стало менее рискованным благодаря таким личностям, как харпер Пол Баттерфилд, пробившийся в новые заведения для белых, где больше платили (например, “Big John” на Уэллс-стрит), и таким деятелям звукозаписывающей индустрии, как Боб Кёстер и Сэм Чартерс, которые представляли новой белой аудитории старых и новых блюзовых музыкантов. Уолтер Хортон и другие блюзмены обнаружили, что в клубах для белых можно заработать едва ли не вдвое больше. Кроме того, нанимая белых музыкантов, можно было сократить издержки – они хотели меньше денег. Хортон не потрудился даже прослушать молодого барабанщика – просто в машине по дороге на концерт продудел рифф на гармошке и предложил Игги подстучать. По словам Игги, дабы взбодрить нового музыканта, Хортон вынул ножик и спросил, уверен ли он, что сможет держать ритм. «Слушай, старик, – невозмутимо отвечал Игги, – я могу все то же, что и ты, оставь меня в покое».

В последующие недели Игги не раз играл с Хортоном, плюс Дж. Б. Хутто, – ранее неизвестным слайд-гитаристом, который засветился на альбоме Чартерса, – и Джеймсом Коттоном, дружелюбным, симпатичным гармошечником, который в юные годы играл с Хаулин Вулфом и сейчас переживал скромное возрождение карьеры благодаря новой чикагской белой публике. Через Вивьен Шевитц Игги нашел покровителя в лице Боба Кёстера, который издавал на своем лейбле Delmark новых вестсайдских блюзменов, явно наслушавшихся соула, вроде Бадди Гая и Мэджик Сэма. Кёстер водил по городу многих блюзовых фанатов, в том числе Майкла и Дэна Эрлуайнов, он был фигурой известной и уважаемой, воспитал целое поколение будущих боссов звукозаписывающих компаний, поддерживал многих музыкантов, в том числе Биг Джо Уильямса, блюзмена из Дельты с дурным характером, который зажал ключ от подвала пластиночной лавки Кёстера “Record Mart”. Уильямс играл на казу, гармошке и девятиструнной гитаре, прикрепляя к комбику металлические пластины или пивные банки для загрязнения звука. Когда ему лень было забираться к себе на третий этаж в том же здании, Уильямс укладывался в подвале, и Кёстер вместе с работниками и покупателями вынужден был ждать, пока он проснется и отопрет.

В подвале “Record Mart” зависали многие работники компании и блюзовые фанаты, в том числе Игги. Бескорыстный энтузиазм юноши покорил главу рекорд-компании, он помог ему устроиться барабанщиком к Дж. Б. Хутто и иногда кормил в кафе за углом. В этом кафе он познакомил его с отчисленным из Уэйнского государственного университета любителем блюза Джоном Синклером, который был настолько впечатлен «худым и каким-то потрепанным рок-парнишкой», что отметил для себя его имя. «Он не был ни наглым, ни нахальным. Он был интересным».

Сегодня Кёстер отзывается о своем юном протеже иначе: «Он был эгоистичен. Говорил о Митче Райдере: дескать, если попадет в верхнюю пятерку чартов, надо к нему присоединиться. Позже я случайно, оговорившись, назвал его Иго[5]. Что было правильно».

Кёстер вспоминает, что Игги жил в его двухкомнатной квартире дважды, а в промежутке зависал в центре, в районе Чикаго-Луп. Это был грохочущий деловой район с линиями наземного метро и шикарными апартаментами по берегам реки Чикаго. Именно там молодой барабанщик спустился по двадцати ступенькам посидеть на пристани. Он думал о том, как играл с Дж. Б. Хутто в клубе на 64-й улице, весь в поту от усердия, стараясь не сбиться с ритма, пока простые, но внушительные риффы стекали, как мед, с пальцев гитариста, который, казалось, сам того не замечал. Игги выкурил раздобытый им толстый косяк и впервые затянулся до упора, глядя на реку. Тогда-то он и понял, что не судьба ему быть блюзовым музыкантом. Но в этой простоте содержался «словарь».

Потребовался целый год, прежде чем предчувствие переросло в музыкальный манифест. Но он знал, что его время в Чикаго истекло, позвонил Вивьен Шевитц и Рону Эштону и спросил, могут ли они забрать его. Жил он тогда у Боба Кёстера.

Немало времени потребовалось Бобу Кёстеру, чтобы преодолеть травму от визита Игги, братьев Эштонов, Скотта Ричардсона и Вивьен Шевитц. Вивьен вреда не принесла: на второй день она пошла навестить Сэма Лэя. Незадолго до того Сэм, вооруженный, отправился в чикагский клуб, узнав, что один недавно откинувшийся гармошечник собирается порезать его товарища по группе Джеймса Коттона, который якобы путался с его женой, пока он сидел. Готовый защитить друга, Сэм уселся за столик с кольтом в кармане, а кольт возьми да и разрядись прямо ему в мошонку. «Вивьен так переживала, что Сэм в больнице, – говорит Скотт Ричардсон, – что не замечала, что происходит». А происходило издевательство над Бобом Кёстером. «Он как-то все время ошивался вокруг, и это всех достало, – объясняет Ричардсон. – Чистый панковский садизм, и всё».