If I’ve got to go – если надо ехать - [19]

Это уже на секции Госстроя. И опять после секции:

– Ну, старик, как я врезал по вашему проекту? Я надеюсь, шо ты на меня не обижаешься. Это же ж я от всего сердца. Я же знаю, какие ты можешь делать классные вещи. И вот я решил тебе помочь, покритиковать.

– Чем же ты помог? Просто взял, да облил грязью. И чего ты вообще явился сюда? Ты же не член секции.

– А я знал, шо идет твой проект, а мне для приятелей времени не жалко. А ты вместо спасибо, берешь и обижаешься. Шо-то ты стал сильно гордым.

Были демагоги, были и отличные профессионалы. Поговорить любили все. Тут все зависело от того, кто вел Совет. Я любил Градостроительный совет, когда его вел главный архитектор города Валентин Иванович Ежов. В Госстрое мне легко было контактировать с зампредами: Виктором Дмитриевичем Елизаровым, Игорем Александровичем Алферовым, Борисом Петровичем Сапуновым – людьми интеллигентными и высоко профессиональными.

Но, к сожалению, наши симпатии не распространялись на большинство председателей Госстроя, притащивших свое самодурство из вершин власти и партийных аппаратов. Их деяния были непредсказуемы. Один из них оказался сильно пьющим, и, как все люди этой категории, с утра находился в несколько меланхоличном настроении. Поэтому советы при нем назначались, в основном, после обеда. В эти часы он был благодушен, вспоминал свое строительное прошлое и легко утверждал проекты. Однако информация о таком его времяпрепровождении просочилась в Серый дом на Банковой, куда его неожиданно вызвали с требованием прийти немедленно как раз в послеобеденное благодушное время. На этом его карьера закончилась. Но, как известно, свято место пусто не бывает, и на это «свято» место поставили руководителя из того же Серого дома. На первых двух советах он всенародно заявил, что он инженер, и в архитектурные вопросы вмешиваться не будет, мол, для этого у него есть замы-архитекторы. Мы возликовали, но, как оказалось, рановато. Со следующего заседания он взялся за архитектуру. Принцип был простой, хрущевский – в сельском хозяйстве и в архитектуре разбираются все. Да и это было бы полбеды. А беда была в том, что он вообще был непредсказуем.

Вот весьма почтенный архитектор докладывает проекты жилых домов. Дома хорошие, планшеты красиво покрашены, архитектор говорит четко, ясно, профессионально. На него тяжелым взглядом, каким зачастую смотрят люди, измученные недугами, посматривает председатель Госстроя. Доклад окончен. Председатель встает, медленно подходит к планшетам, рассматривает их с явной неприязнью на лице. В зале царит тишина. Он подходит к архитектору и очень тихо спрашивает:

– Что это вы нам привезли?

– Это проекты жилых домов для сейсмических районов Украины, – начинает пояснять во второй раз растерянный архитектор.

Опять тяжелое молчание. Через пять минут тихий голос:

– Я вам вот что скажу – на Украине сейсмики нет. Так что ваши дома нам не нужны. Складывайте ваши планшеты и забирайте их отсюда.

В зале опять воцаряется зловещая тишина.

Наконец, архитектор приходит в себя:

– Но, позвольте, мы делали эти проекты в соответствии с заданием, выданным Госстроем. – Это был прокол. Так говорить не следовало, лучше было взять вину на себя, потому что в глазах шефа зажегся огонек злобы.

– Ах, так это значит, я виноват, – он повернулся спиной к архитектору. – Сам написал, понимаешь, задание, подсунул моему сотруднику на подпись, сделал проекты, а теперь мы виноваты? На Украине сейсмики нет. Правильно я говорю, товарищи?

– Правильно, – нестройно подтвердили перепуганные члены Совета, хотя были уверены в обратном.

– Вы слышали? Так что забирайте свои планшеты и не отнимайте у нас время.

Ситуация безвыходная. Как всегда в таких случаях, спасал положение дипломатичный шеф экспертизы Валерий Анатольевич Курьято.

– Можно мне пару слов? – благосклонный кивок возмущенного шефа – Сейсмики на Украине нет. Вы совершенно правы. Но есть маленькие кусочки на границе с Молдавией, в Крыму и в Закарпатье, куда доходят отголоски землетрясений из других зон. Поэтому разрабатывать серию типовых проектов жилых домов для сейсмики нет никакого смысла, вы опять-таки правы. Но здесь пока только два проекта. Вот для этих маленьких зон мы их можем рекомендовать на всякий случай, но не как типовые, а так.

– Ну, это другое дело, – усталый голос шефа. – А то морочат нам голову – сейсмика, сейсмика. Забирайте свои планшеты, а вы там придумайте, как это записать. И предупреждаю всех, чтобы с неподготовленными вопросами не совались на Совет.

Чиновники, советы… Обо всем этом я рассказывал Леночке, когда мы ехали в центр Филадельфии на свидание с моим псевдоблагодетелем. Какими бы ни были эти советы, а все-таки без них намного хуже. Без них начинался полный произвол. Это я видел в центре Филадельфии. В последнее время я бывал там все реже и реже. Я диву давался, как всего за десять лет можно было такое наворотить в этом чудесном городе. И дело даже не в архитектуре зданий.

Я всегда получаю удовольствие, открывая журнал «Архитектура и престиж» – там много интересного, в том числе материалы о киевских новостройках. В одном из номеров за 2001 год читаю колонку главного редактора Елены Олейник, как всегда яркую и остроумную, и статью Худякова «Вперед в светлое прошлое». Я не был в Киеве больше 10 лет, и мне, безусловно, тяжело было читать такие строки: «…реконструкция Майдана Незалежности, по грандиозности намеченных преобразований, сравнимая разве что с размахом работ 1934–1935 годов, когда шло строительство Правительственного центра, – с треском провалилась… многострадального Архангела Михаила, потаскав с места на место, и вовсе отдали на сторону; а каждая вновь появляющаяся скульптурная группа вызывает смех, недоумение и жалость. Жаль уничтоженной площади Октябрьской революции, красивой и очень киевской…» Читая эти строки, я думал, что это все-таки еще не так страшно: ну еще одна скульптура, ну еще один фонарь над подземным переходом, ну некоторая разностильность в малых формах – все это поправимо. А вот то, что сделали в Филадельфии, где на Совет к мэру, как пишут журналисты, не приглашают архитекторов (впрочем, это и так видно), исправить сложнее.