Иешуа, сын человеческий - [19]

День тянутся за днем, борению мыслей, однако, не было видно конца. Иисус никак не мог определиться, имеет ли смысл рисковать жизнью, став проповедником, а если да, то какую цель ставить перед собой и по какому пути двигаться, чтобы достичь желаемого.

Окончательное решение Иисус принял, когда основательно взвесил слова мамы, сказанные со вздохом в Египте: «Снова сыны и дочери Израиля под более страшным гнетом. И только Мессия сможет сегодня спасти свой народ, взяв все грехи на себя».

Тогда он почувствовал, что мама чего-то недоговорила, сейчас же он понял: она имела в виду его, Иисуса. Не зря же она посвятила его в назареи. Значит, зачат он от Святого Духа, так считала его мама и видела в нем пророка. Мессию.

«Воля матери священна!»

На следующее утро он предстал пред очи Главы центра Енгадди и, преклонив колено, объявил:

— Я иду проповедовать как назареи. Как Сын Человеческий. Я готов к этому.

— Мы объявим тебе решение старейшин Посвященных. Пока же поезжай проведать маму.

Но уже через неделю покойная жизнь в родном доме прервалась: Иисуса известили, что четырех степеней Посвящения не достаточно для Мессии и что ему предстоит пройти еще три степени. Одну из них в Египте, в Храме Солнца.

В Храме Солнца

Жрецы-соглядатаи, сопровождавшие в качестве слуг Иисуса в Египет, а затем до самого Храма Озириса, остались перед мраморными ступенями, передав с рук на руки своего подопечного служителям храма — неокорам. Те благочестиво повели прибывшего во внутренний дворик к портику, где Иисуса ожидал глава иерофантов храма Озириса — Великий Посвященный.

Иисуса поразили не столько богатые одеяния и величие в облике Главы храма, сколько сам портик: мраморные колонны его казались гигантским цветком лотоса, на которых как бы плыл в вечность Солнечный ковчег — ковчег Озириса. Лепестки же самих цветков, как бы откидываясь, открывали взору то голову ребенка, что говорило о связи людей с тайным рождением Гора, сына Озириса и Изиды среди лилий и папируса в Нижнем Египте, то встающего бога Солнца и Движения; то обнаженного младенца — символа утреннего солнца. Чистота линий говорила о великом мастерстве зодчих, а композиция — о мудрости священнослужителей: человек под портиком чувствовал себя покоренным неведомой великой силой, щедро источаемой ковчегом бога Солнца.

Иерофант, жестом отпустив неокоров, сделал несколько шагов навстречу гостю.

— Покоен ли был твой путь из Галилеи в Мемфис?

— Да. Благодаря Господу моему.

Пронизывающий взгляд иерофанта словно прожег Иисуса до самых до пят, и понял он, что допустил большую оплошность, отнеся успех путешествия не на Великого Творца (он же не простой смертный, но Великий Посвященный), а на Яхве. Не подумал, где он и кто перед ним. Однако иерофант больше ничем, кроме взгляда, не выразил своего недоумения. Все то же спокойное величие, да и взгляд его острых глаз принял прежнее выражение — пронизывал он, но не прожигал. Глаза эти вместе с тем были непроницаемы, однако светились внутренней теплотой души, что буквально покорило Иисуса. Он было собрался исправить свою оплошность, но иерофант опередил его.

— Прежде чем будешь допущен в Храм Озириса, я должен убедиться, что желания твои познать тайны мистерий искренни. Для этого тебе предстоит ответить на все мои вопросы. Без утайки и искренне.

Иисус кивнул в знак согласия, хотя не мог не понимать, что здесь о нем уже все знают, коль скоро его сюда везли специально.

В самом деле, иерофант знал все. Он участвовал и в Первом, и во Втором Соборах Великих Посвященных в Эдесе, в пещере Авраама, но глава Храма Озириса, в тайных подземельях которого и была школа Посвящения, считал, что для полного познания Священной Истины и мистерий нужной пройти весь путь от самого начала до самого конца. Никаких условностей. Никаких послаблений далее для того, кто имеет уже четвертую степень Великого Посвящения. Иерофант напрочь отбрасывал то, что Иисус многие годы познавал тайны истины в Енгадди, и принимал его как обыкновенного новичка, которого либо поведут через портик дальше в Храм, либо укажут на дверь.

Иисус отвечал на все вопросы подробно и искренне. Его немного удивляло, что иерофант ни словом не обмолвился о Енгадди, но он вскоре понял, что это не случайно, поэтому сам тоже не стал напоминать вопрошающему о степени своего Посвящения. Он старался больше не допускать оплошности, какая случилась при ответе на первый вопрос.

Удовлетворяли ли иерофанта ответы, Иисус не мог определить, ибо во все время беседы лик вопрошающего ни разу не изменился: все то же благородное спокойствие, все тот же пронизывающий и одновременно теплый взгляд.

И вот наконец:

— Следуй за мной. Я вижу, ты искренне желаешь познать Абсолютную Истину.

Иерофант пошагал неспешно, явно давая Иисусу возможность полюбоваться великолепием внутренних двориков с портиками, а когда они подошли к аллее, пробитой в скале, он остановился.

— Она приведет тебя к Малому Храму, где начало познания Священной Истины. Станем ли продолжать путь?

— Да, — ответил Иисус, хотя если можно было бы покопаться в самой глубине его душевного состояния, стало бы понятно, что ответ не так уж искренен: в пещере искупления он принял решение проповедовать, а эта вот многолетняя отсрочка, какая ему предстоит, не вполне его устраивала. Он-то считал себя вполне подготовленным к миссии проповедника, к миссии Сына Человеческого.