Иерусалимские сны - [16]

— Зингер — моя фамилия во втором воплощении, — пояснил Зись, — могила неухожена, позор! Хоть бы кто-то принес цветы!

Я протянул ему послание деда.

— Этот почерк вам знаком?

— Боже! — Зись вскочил, опять рухнул, и мы с каббалистом еле усадили его. — Боже, что значит знаком! Боже, рука Карла! Черновик «Манифеста»! «Призрак бродит по Европе…»

— Осип, опомнись, — каббалист начал трясти Зися, — двадцатый век!

— «…Призрак коммунизма»! — страстно закончил Осип…

* * *

От Гиносара до Тверии меня подбросил каббалист.

— Тверия — самый чистый из всех городов, лежащих ниже уровня моря, — сказал он, — к тому же тут самые белые отели.

Узнав цены в них, мы решили переночевать у озера.

Я сидел на фоне Галилейского моря.

Мне было пятьдесят. И у меня не было ни кабинета, ни постов, ни дома с огородом, ни денег, даже на отель.

— А всё потому, что я пишу, Селедкер, — сказал я, — тридцать лет я смешу людей, тридцать лет я веселю людям сердца, Селедкер, я служу Богу смехом. Можно служить Богу смехом?

— Лучшее служение, — сказал Селедкер.

— Почему же я не заслужил ночи в белом отеле?

— В другом воплощении, — пообещал каббалист.

— В другом воплощении, даст Бог, я не буду писать. Пусть отсохнет моя правая рука, если я снова буду писать.

Мы нашли ашкеназский ресторанчик, пили белое вино и ели котлеты. В Израиле можно отведать такие же котлеты, как те, которые готовила ваша бабушка. Они пышны, плавают в жиру и пыхтят.

— Такие котлеты надо есть стоя, — говаривал мой отец.

— Вы знаете, что на местном кладбище похоронен Маймонид? — спросил вдруг Селедкер. — Мы можем пойти к нему. Он отвечает на все вопросы.

— Разве мёртвые отвечают? — спросил я.

— Если очень прислушаться, — сказал каббалист. — Что вы спросите у него?

— «Что дальше?» — ответил я.

— Неплохой вопрос, — согласился Селедкер.

В свете полной луны, стоявшей над Кинеретом, мы двинулись к могиле Рамбама.

Неожиданный покой сошел на мою душу.

У входа в гробницу сидел старик и читал книгу.

— Здесь лежит Маймонид? — спросил я.

— Маймонид, — старик вздрогнул, — что вы знаете о нём?! Я тут сидел, когда из Египта привезли его тело… Ступайте, не тревожьте его сон.

Губы старика вновь зашептали слова Торы.

— Вы изучаете Рамбама? — спросил я.

— Я вам повторяю: я знал его, — старик поднял голову, — я помню, как привезли его тело из Египта, в разгар боев… Сарацины наседали, а крестоносцы яростно защищались. Но что еврею сарацин, и что крестоносцу смерть от меча или смерть от ножа… Они сцепились, как псы, вот тут, на этом самом месте. И вдруг — тело Учителя… Он хотел быть похоронен здесь, он плевал на войну…

— Почему, — спросил я, — почему именно здесь?

— Вы не знаете?! Сюда придет Мессия! Раньше, чем в Иерусалим. На сорок лет раньше. И воцарятся мир и гармония. И все воскреснут в радости и в песнях… Рамбам хотел гармонии на сорок лет раньше, — старик вздохнул. — И вот он здесь, уже восемьсот лет, а гармонии всё нет… И по Тель-Авиву летают пальцы, руки… Конец времен, уважаемый, конец времен. А всё потому, что мудрецы наши — в земле.

— Вы — цадик? — спросил Селедкер.

— Я не знаю, кто я, — ответил старик, — знаю только, что еврей. Еврей… Он сделан из ожидания и иронии. Чего он ждет? Мессию. Над чем иронизирует? Над этим миром. Разве его можно принимать всерьёз, этот прекрасный, прекрасный, прекрасный мир! — странная улыбка пробежала по лицу его. — Жара, пыль, пустые люди… Не знаешь, чего больше. Мы — среди дураков… А мудрецы все там, — он мотнул головой в сторону гробницы. — Я здесь много лет… Очень душно… Но я жду… Еврею есть чего ждать. Может, придет Мессия, может, нас перестанут резать — сарацины, крестоносцы, — может, пройдет боль в моей левой ноге. С тех пор, как умер Учитель, она у меня не проходит… А когда-то он мне давал капли, такой голубой пузырек, — и у меня всё проходило. Утром он лечил султана в Каире, а после обеда — нас. Раньше один и тот же врач лечил властелина и простого еврея, во времена, которые вы называете дикими. Он возвращался от султана, слезал со своей лошади — мы его уже ждали — и лечил нас. Он перемешивал капли с мудрыми словами — раньше были врачи-философы, во времена, что вы зовете тёмными. Мы приходили хворыми, а уходили юнцами. С тех пор ни один врач не помог мне; с тех пор, как Учитель лежит здесь, — ни один, хотя у меня три сына-врача. Я не знаю, что они лечат, но левую ногу они вылечить не могут. Иногда, по ночам, когда зной спадает, я беседую с Учителем — и нога немного проходит. Вы пришли к Учителю?

— Да, — ответил Селедкер.

— Что вы хотите у него спросить?

— «Что дальше?» — сказал я.

— Жара… пыль… пустые люди… ничего нового, пока не придет Мессия. Никто в этом мире уже ничего не ждет. Кроме еврея… Мы дали миру не только Тору, но и ожидание идеального общества. Еврей ждет другого мира, от этого мира его воротит. Как можно жить спокойно, когда всё время ждешь? Мы безумны… То, что есть, нам не подходит, а то, чего хотим, — того нет. Ждите Мессию, уважаемый, — вот что дальше. Если вы не верите — спросите у Учителя, он скажет вам то же самое…

Старик замолчал, у него были очень древние глаза, и я поверил, что он видел Рамбама.