Иерусалим - [131]

   — Ему я не давал, — резко сказал Саладин.

Волк поднял голову, скривил губы. Протянув руку, он принял чашу.

   — Я беру её сам, как всегда брал то, что желал. — Голос его хрипел. Он выпил чашу до дна.

Султан положил руку на рукоять меча.

   — Да, и поскольку ничто иное не заботит тебя, ты — оскорбление миру, на которое я должен ответить.

Он обнажил меч и ударил Керака в грудь.

Рыцарь пошатнулся, но устоял. Стражи султана сомкнулись кругом него, добили и оттащили прочь.

   — Боже мой, Боже мой, — бормотал король.

Магистр тамплиеров стоял, уставя взгляд в землю.

   — Стерегите их, — сказал Саладин и пошёл туда, где ждал его с конём Али.

После битвы при ключах Крессона он осмотрел головы убитых там тамплиеров, но так и не нашёл того, кого искал, — и понял, что дело это ему ещё предстоит сделать. Теперь он спускался взглянуть на тамплиеров, пленённых на склонах Хаттина. Племянники ехали по обе стороны от него — Таки ад-Дин справа, Али слева.

Христианских пленников собрали на склонах, там же, где захватили. Почти всё место здесь занимало стадо пехотинцев, бесполезного скота; они непрерывно подвывали. Поодаль, скованные рядами, сидели пленники-тамплиеры. Доспехи у них забрали, руки связали за спиной. Полуголые, почти все раненные, измождённые голодом и жаждой, они молча ждали решения своей участи.

И в них всё ещё таилась угроза — султан ощущал её в молчании, в том, как они ждали. Воля их не сломилась.

Таки ад-Дин ликующе проговорил:

   — Теперь мы наверняка уничтожили их! Прежде нам никогда не удавалось захватить столько пленных. Что мы с ними сделаем?

Султан не ответил. Он ехал вперёд, скользя взглядом по рядам этих людей, их подстриженным волосам, длинным всклокоченным волосам. А потом — напротив — увидел наконец черноволосую голову, которую так долго искал.

В груди его взметнулось, запело торжество. Теперь он знал: дело сделано. Теперь он получит Иерусалим.

Пленный рыцарь обернулся и взглянул на султана. Они смотрели друг на друга, не мигая, поверх склонённых голов пленников, — а потом рыцарь с величайшим безразличием отвёл глаза.

   — Что мы сделаем с ними? — повторил Таки ад-Дин. — Их никто не выкупит, и в рабство их не обратить. Никогда мы не брали так много пленных. Обычно они бьются до смерти.

   — Здесь они тоже бились до смерти, — сказал Саладин, — просто она запоздала.

Али резко повернулся к нему:

   — Они — беспомощные пленники!

   — Коран запрещает убивать пленных, дядя, — поддержал его Таки ад-Дин.

   — И всё же я намерен это сделать, — сказал Саладин.

Лицо Али пылало гневом.

   — Они бились благородно и доблестно! Ты хочешь выказать себя менее мужем, чем они?

   — Они — вечно тлеющие угли сопротивления франков, и я вытопчу их, иначе они вспыхнут снова — из пепла. — Султан кивнул двум юношам, не понимающим правил игры. — У нас есть с собой эти суфии из Египта. Дать каждому по мечу и тамплиеру — и пусть доказывают свою правоверность.

   — Ты варвар, дядя, — сказал Али. Слёзы бриллиантами блестели на его щеках. Он повернул коня и поехал прочь.

Раннульф сидел на земле со связанными за спиной руками, в долгой череде пленников-тамплиеров; слева от него был Эд, справа Мыш — он лежал, простёршись в луже крови. Раннульф поднял голову, глядя в ослепительную синеву неба.

Дух его воспарил. Он знал, что победил: испытание завершилось, и он исполнил обет. В первый раз, подумал он, Бог улыбнулся ему. Се сын Мой, покоривший Небеса.

   — Святой, — сказал Эд. — Что они с нами сделают?

   — Убьют.

Мгновение юноша молчал. Потом слова хлынули из него бурным потоком:

   — Они не могут меня убить! Это бесчестно! Это моя первая битва! Я бился тяжко и хорошо! Ты сам так сказал! Я не хочу умирать! Я не должен умереть вот так, со связанными руками!

Раннульф промолчал. Мыш, простёршийся рядом, был мёртв. Вдоль ряда шёл слуга с сосудом воды, давая каждому рыцарю отпить. Он остановился перед Стефаном.

   — Не тронь его, — сказал Раннульф по-арабски. — Он мёртв.

Он поднял глаза — и увидел Али.

Лицо сарацина было пустым, как у старца, и слёзы текли по щекам. Он опрокинул ковш, и вода потекла по лицу Стефана. Опустившись на колени, он прижал ладонь к щеке рыжеволосого рыцаря. Потом поднялся, подошёл к Раннульфу, зачерпнул воды для него и держал ковш, покуда тот пил. Раннульф не сказал ничего, но выпил всё до дна. Али двинулся дальше и подал воду Эду.

Юноша выпил. А потом сказал ровным голосом:

   — Святой, прими мою исповедь.

   — Покайся же, брат.

Там, впереди, муллы уже убивали их братьев — по одному. Иные делали это быстро и чисто, иные — нет; наблюдавшие за казнью сарацины высмеивали неудачников и ликовали, когда голова слетала мгновенно. Вдоль ряда прошёл стражник-курд, остановился рядом со Стефаном и увидел, что тот мёртв. Наклонясь, он отстегнул Раннульфа от цепи. Вода придала рыцарю силы. Он встал, стряхнув с плеча руку стражника. Чтобы достичь лобного места, ему пришлось переступать через обезглавленные тела тамплиеров. Место казни было залито кровью — как жертвенный алтарь. Перед ним стоял перепуганный мальчишка в грязном белом тюрбане, сжимая скимитар так, словно держал его впервые. На плечо Раннульфу, пригибая его, легла рука. Он упёрся, и его несколько раз ударили под колени, прежде чем он опустился на землю. Мальчишка занёс меч.