Идущий к свету - [12]

— Скажи, мой друг Симон, скажи, Петр, а чего ты хочешь добиться от этих людей?

Саул положил гроздь назад, предварительно отправив себе в рот несколько ягод. Он повернулся к Симону лицом и обратил к нему свой немигающий тяжелый взгляд.

— Ты хочешь объяснить людям, которых заставляют работать круглые сутки семь раз в неделю, что они должны соблюдать святую субботу. Ты объясняешь тем, кому раз в день кидают кость или разрешают доесть объедки с хозяйского стола, чтобы они не ели трефного и не мешали мясо с молоком. «И после этого, говоришь ты им, вы будете достойны послушать сказку про Царствие небесное!» Так, Петр?!

— Да… но…

— Петр! Они жрать хотят! Ты понимаешь жрать! Что тебе велит наша иудейская вера, если у тебя есть два пути: сдохнуть с голоду или жрать свинью?

— Есть свинью…

— Правильно, Симон! У них сейчас нет другого пути их забьют до смерти, если они откажутся работать в шабат.

— А обрезание, брит мила?

— Слушай, Петр, много лет назад я знал одного старика, сенатора Антипу Полония. В молодости Антипа много путешествовал и повсюду в тех странах, где был, он собирал и сушил листья растений и лепестки цветов, доселе им не виданных. И за долгую свою жизнь собрал он всего этого числом немыслимым, десятки тысяч. И почитал он под старость лет собрание сушеных листьев и цветов величайшим своим сокровищем, хоть был он человеком вовсе не бедным, и любовался этим прахом, и трясся над ним, как скряга над своим серебром. Так неужели ты уподобляешь Господа этому безумному старику? Неужели ты думаешь, что в Царствии небесном нет ему других дел, как любоваться на обрезки от пиписек сынов рода человеческого?!

— Ну, это уже просто богохульство! — Петр вскочил со стула, но был остановлен сильным и властным движением Саула, взявшего его за руку и усадившего назад за стол.

— А не богохульство делать из Господа дурака, помешанного на бездумном соблюдении обрядов и правил?! Для Бога важна душа! А значит, и мы с тобой должны заботиться о душе, мой дорогой ловец человеков. Или не об этом толковал тебе Учитель?

— Но Иисус был евреем.

— А кто тебе сказал, что мы должны их сделать евреями? Наша задача привести их через учение Иисуса к единому Богу, а отнюдь не сделать их евреями поголовно.

— Но как это возможно, минуя Моисея, заповеди, пророков…

— Почему минуя? Мы дадим им это знание, но кто наделил тебя правом загонять их в иерусалимский храм? Или ты не знаешь, что иудей призван не понуждать каждого встречного следовать за избранным Богом народом, но сколь возможно останавливать его? А мы с тобой лишь несем им учение нашего Иисуса о Царствии небесном, о бессмертии души, о добре и любви, и это все и ничего более, Симон, брат мой Петр. И дай им спокойно вкушать ту пищу, которую послал им Господь, и отдыхать в те часы и минуты, что могут выкроить они от тяжкого труда.

Саул говорил вдохновенно, глядя прямо в широко раскрытые глаза своего друга, уставшего, убеленного сединами рыбака Симона. Казалось, Петр старел на глазах, а каждая неудача углубляла морщины на его обветренном лице. Саулу же осознание величия того дела, которому он решил посвятить остаток своей жизни, словно придавало сил. Он выглядел много моложе своих лет, был полон энергии и помимо воли обнаружил, сколь приятен ему завороженный взгляд красивой чернокожей служанки, которая не упускала удобного случая, чтобы, затаясь, слушать речи своего хозяина.

Саул жестом пригласил Симона приступить к трапезе. Старик, прикрыв глаза, прочел молитву и разлил вино. Подняв чашу, Саул, перед тем как сделать первый глоток, решил завершить беседу.

— Сам оставайся иудеем, Петр, и я останусь им, но людям этим скажи: «Братья и сестры, ешьте все, что Господь послал вам, ибо не может быть нечистым то, что сотворено Всевышним, и думайте не о животе, но о душе своей, ибо грядет Царствие небесное!» Повтори, Симон: «Да будет так!»

— Да будет так… Аминь… — произнес Петр, и слабая улыбка коснулась его губ — он любил Саула-Павла и знал, что этот сильный и упрямый человек тоже любит его. Петру безумно хотелось верить в правоту его слов.

Саул засмеялся, он устал от споров и дискуссий, он хотел наслаждаться ясным солнечным днем. Ему стало хорошо от того, что он сегодня уже все сказал, и можно отдохнуть и ощутить покой. Он окликнул служанку:

— Иди к нам, сестра, будем обедать вместе! — и сам удивился тому, как посмотрел на нее.

* * *

Павел Ильич на удивление легко взял на вокзале билеты на проходящий поезд Воркута-Москва в вагон СВ, и, когда они вышли из кассового зала, состав уже стоял у платформы, причем их вагон оказался как раз напротив дверей. За все время пути из гостиницы Павел Ильич с Сашей не проронили ни слова, если не считать тех нескольких фраз, которыми Павел Ильич обменялся с кассиршей, покупая билеты. Толстый и сонный ветеран-проводник отправил их в купе в середине вагона.

— Ехайте на здоровье, утром попозжей чаек будет с печеньицем.

Павел Ильич положил свою и Сашину сумки на багажную полку и с интересом прислушался к работающему на волне «Маяка» радиоприемнику. Там в этот момент в новостях культуры передавали информацию о том, что вчера в Лондоне на аукционе «Сотби» за два миллиона долларов проданы две неизвестные ранее картины, принадлежащие кисти великого Пьетро Нанелли одного из талантливейших мастеров итальянской школы XVI века. Как неоспоримо доказала экспертиза, на проведение которой ушло более года, картины эти являются подлинными и великолепно сохранившимися шедеврами. И покупатель, и, естественно, продавец раритетов пожелали остаться неизвестными. Это сообщение вызвало почему-то подобие удовлетворенной улыбки на лице Павла Ильича. Он выключил радио, молча растянулся на своей полке и закрыл глаза. Саша что-то хотела сказать, но, раздумав, тоже легла и уставилась в потолок. Поезд тронулся.