Иду в неизвестность - [25]

Седов оторвался от стрелки, что притянула его взор, энергично поднялся со стула.

— Ничего, друзья, — бодро сказал он, — не пропадём. И даст бог — кое-что полезное сделаем здесь.

Двигая стульями, стали подыматься остальные. В дверях кают-компании один за другим появились заспанные Визе, Пинегин и Павлов.

— Вот и господа учёные, — весело сказал в ответ на их приветствие Седов, продвигаясь к выходу. — Отсыпайтесь, пока можно, ибо скоро такой роскоши придётся вас лишить: начнём научные путешествия.

— Значит, зимовка, Георгий Яковлевич, точно? — остановился Визе, а за ним и его товарищи. И не ясно было, обрадован географ или огорчён.

— Да, друзья, — тряхнул головой Седов, задержавшись в двери и оглядев всех членов кают-компании. — Я засяду теперь за приказы по зимовке, а вы принимайтесь, не мешкая, за подготовку к ней. Вам, Николай Петрович, — обратился он к капитану, ещё державшемуся за свой стул, — надлежит обеспечить выморозку судна.

Захаров согласно наклонил голову.

— Павлу Григорьевичу, — Седов поглядел на Кушакова, — придётся принять на себя заведование хозяйством, разобраться в продовольственных припасах и, сосчитав всё, выработать нормы питания для людей и собак на дна года.

Кушаков кивнул, громко и деловито кашлянув.

— Механики займутся установкой печек и консервацией машины, — продолжал Седов, — а вам, учёный мир, необходимо теперь же озаботиться подготовкой всех инструментов и научных пособий к действию.

— Хорошо, Георгий Яковлевич, — блеснул стёклами очков Павлов.

— Остаются штурман и художник. Ну, у Николая Васильевича свои задачи — мольберт и фотоаппарат с кинокамерой у него всегда готовы…

Пинегин с улыбкой поклонился.

— Николай Максимович помогает мне в наблюдениях, капитану — в сохранении судна, а кроме того, вместе с художником открывает охотничий промысел.

— И я! — горячо воскликнул Кушаков, подавшись всей своей массой вперёд. — Я ведь тоже охотник, Георгий Яковлевич!

— А вам сам бог велел. Попробуйте-ка оставить теперь нас, да и собачек, без свежего мяса. Припасы-то надо и на следующую зимовку приберечь. А коли не рассчитаете, — Седов оглядел оценивающе тучную фигуру доктора, — то в вас ведь тоже пудов немало!..

В кают-компании засмеялись, задвигались. Седов, улыбаясь, вышел из двери, направился узким полутёмным коридорчиком к своей каюте. Но тут же вернулся, подозвал выходившего из кают-компании штурмана.

— Прошу вас встать с Пинегиным на лыжи и добраться до матёрого берега, — обратился он к Сахарову, — поищите плавник.

— Понимаю.

— Да не забудьте ружья, — добавил Седов, уходя.

В течение всего времени, пока Георгий Яковлевич писал приказы о подготовке к зимовке, о распорядке дня на стоянке, о — плане научных работ, до него непрестанно доносились звуки большой работы — визг лебёдки, скрип блоков, крики от трюма матросов, принимающих груз па палубе. Потом раздались сильные удары и треск дерева, будто кто-то принялся ломать шхуну. Седов выглянул в коридор. Оказалось, расшивали вход в кают-компанию, ибо иначе не входило пианино. Едва оно было установлено, раздался новый страшный треск. На сей раз тащили в кают-компанию круглую чугунную печь. Для неё пришлось расширять и дверь в надстройку. Потом, громко топоча, понесли в кают-компанию пианолу, патефон, ящики с книгами, пластинками, шахматами, картинками.

Седов удручённо вздохнул. Судно не было приспособлено к зимовкам. Стенки надстройки, обшитые изнутри и снаружи тонкой доской, посредине были пустыми. Дом, в котором намеревались зимовать на Земле Франца-Иосифа, пришлось выбросить на дрейфующий лёд, когда пытались сняться с мели в проливе у Панкратьева полуострова. Баню, правда, сохранили. Её брусья уложены пока у правого борта. Топлива осталось совсем немного. Котёл придётся потушить, вся надежда на печи и плавник. Плавника у берегов Новой Земли обычно немало. Но плавник — далеко, придётся по брёвнышку возить с материка: ближний берег полуострова крут и плавник к нему не прибивает. Зима с её полярной ночью надвигается. О питании подумать надо, о свежем мясе, чтобы цинга, не дай бог, не одолела…

Необычное оживление в коридоре вновь отвлекло Седова, заставило выйти из каюты. У кают-компании громко спорили о чём-то Кушаков, повар и три матроса.

— Люрики? — удивился Седов, увидев в руках у Кушакова и Пустошного по две чёрные морские птицы с белыми грудками. Он шагнул к замолкшим при появлении начальника спорщикам. — Откуда здесь люрики?

— Да вот матросы изловили, — сказал доктор, показывая птиц.

— Сами пришли к судну, — пояснил Пустошный. — И в руки дались, почитай, не удирали. Летать не могут.

— Видно, с водой на юг уйти не успели, бедняжки, — предположил Георгий Яковлевич. — Погибнут.

— А я из них чучела думаю сделать, — объявил Кушаков, — для зоологической коллекции. А внутренности исследую, паразитологический анализ…

Пустошный возмущённо сверкнул на доктора глазами, остальные вопросительно поглядели на начальника.

— Да как-то неудобно, Павел Григорьевич, — заметил Седов, поняв, о чём спорили здесь. — Птицы-то ведь сами пришли, вроде как за помощью, а?

— Надо б отогреть да выпустить! — подхватил просительно Шура.