Иду на перехват - [33]
— Ах да, я совсем забыл, — сделал Синицын серьезное лицо. — Ну хорошо, теперь я принес холодной воды. Леночка, иди ему помоги.
Вова и Лена убежали на кухню.
— Да, Леночка, — крикнул отец вслед, — включи, пожалуйста, плитку и поставь чайник, мы с дядей чайку попьем.
— Хорошо, — ответила Лена.
Из этих разговоров мне ясно представилась жизнь Синицына. Я бы хотел жить так, как Синицын, хотел, чтобы у меня были такие же смышленые и послушные дети, чтобы они любили меня…
— Как Лаптев?
Лицо Синицына стало серьезным.
— Плохо. Доктор сказал, что не летать ему больше.
— Да, — Синицын вздохнул, — так-то оно, брат. Летное дело не прощает ни малейшего отступления от требований «Наставления по производству полетов». Каждая фраза тут написана кровью. Вот почему с тобой разговаривали так строго.
— Я это понял.
— Вот и хорошо. А как насчет гражданки? Слыхал, демобилизоваться хочешь?
— Нет. Я буду летать!
— Правильно решил. Умел сорваться, умей и выкарабкаться. На ошибках учатся. Главное — не повторять их…
В гостиницу я возвращался под вечер, думая о Мельникове и Синицыне. Оказывается, не всегда под суровой внешностью кроется злая душа.
Я вошел в гостиницу и направился к дежурной за ключом. Открыл дверь и встал как вкопанный. Столько за эти дни было пережито, что, казалось, ничто меня не удивит. А тут новая неожиданность — в комнате дежурной сидела Инна.
Она быстро встала и подошла ко мне.
— Мне Дуся позвонила, — сказала она.
Я понемногу пришел в себя. Взял ключ и пригласил ее в комнату. Кровать у меня была не убрана, книги разбросаны по столу, на тумбочке и на окне лежали газеты. Мне стало стыдно за беспорядок.
— Ты извини, — невнятно пробормотал я и поспешил заправить кровать.
Инна принялась складывать в стопку книги.
— Не надо, я сам все сделаю.
Она подошла ко мне, провела ладонями по моему лицу и улыбнулась. На сердце у меня сразу полегчало.
— Хорошо, что ты приехала. — Я обнял ее. — Оставайся у меня.
Она подняла на меня улыбающиеся глаза, теплые и ласковые. Покачала головой.
— Послушай, Инна, я вполне серьезно. Мы должны быть вместе навсегда!
Лукавые огоньки в ее глазах погасли. Инна задумчиво посмотрела на меня и доверчиво прижалась к моей груди.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Туман
Кругом, вверху и внизу, блещут звезды. Большие, как электрические лампочки. Истребитель будто застыл в каком-то громадном звездном шаре. Лишь стрелки приборов говорят о его стремительном полете.
Внизу подо мной облака, плотные и черные, как океан, и звезды отражаются в них, словно в зеркале, Я возвращаюсь на свой аэродром после перехвата учебной цели. Изредка с командного пункта поступают команды штурмана наведения. Он отлично меня видит — радиолокационная станция на КП теперь новая, работает превосходно. Невольно приходит в голову пословица: «Гром не грянет, мужик не перекрестится». Гром прогремел.
Командиром полка у нас теперь полковник Щипков — немолодой, высокий и сутулый. Глаза умные, проницательные. Он уже проводил предполетную подготовку, полеты и разбирал их. В вопросах тактики, аэродинамики и техники разбирается отлично. От него не ускользнет ни малейшая ошибка. При перехватах «противника» некоторые летчики из третьей эскадрильи действовали по старинке. Щипков, просматривая фотопленки, обнаружил, что они атаковали шаблонно, огонь вели с дальней дистанции.
— Вы учитесь не фотографировать, а уничтожать противника, — отчитывал он провинившихся летчиков. — Почему вы атаковали только с задней полусферы, на попутных курсах? Легче так? А в бою тоже будете выбирать положение?.. Современное оружие позволяет бить врага под любым углом, и надо учиться этому…
Синицын наш — заместитель командира полка, а командиром эскадрильи стал капитан Дятлов. Теперь все на своих местах. И учение пошло интереснее. Только нет с нами Юрки. Месяц назад он уехал в Москву. Провожали его почти все летчики третьей эскадрильи; разумеется, и мы с Геннадием. С нами были Инна и Дуся. Юрка шутил, смеялся, а в светло-серых глазах его была тоска, глубокая и неизгладимая. Он думает устроиться на завод и учиться в юридическом институте. Не представляю себе, каким Юрка будет судьей или прокурором…
— Двадцать первый, увеличьте скорость и высоту полета, аэродром закрыт туманом.
Такие явления здесь не редкость. Коварный океан часто устраивает нам испытания.
— Двадцать первый, как у вас с топливом? — запрашивает через несколько минут Синицын. Сегодняон особенно озабочен.
Я смотрю на топливомер. Стрелка недалеко от нуля. Поблизости есть аэродромы, но они восточнее нашего, и туман закрыл их раньше.
— На пределе, — докладываю я.
— Внимательно следите за высотой, — советует Синицын. Голос его спокоен и властен. — Строго выполняйте наши команды.
Значит, туман опередил меня.
— Займите эшелон шестьсот… Разворот на девяносто влево. Снижайтесь до четырехсот… Выполняйте третий…
Третий разворот. Начинается самое трудное. Аэродрома не видно. Надо точно выйти в створ посадочных знаков, правильно рассчитать и выдержать линию снижения, не потерять преждевременно скорость и высоту. Кругом сопки. Туман окутал их и запрятал, как море подводные рифы. Малейшая ошибка — и поминай как звали. Но думать об этом некогда. Все внимание — приборам.
