Идол - [11]
— Это муза! — засмеялся Редисов. — Конечно же, как мы сразу не догадались! Наш Лёха — гениальный поэт, и как у любого гениального поэта, у него есть своя муза.
— Хорошо, положим, что так, — добродушно согласился Зенкин. — Ну, смотри, прилетает твоя муза и вводит тебя в состояние вдохновения. И ты тут же загораешься и начинаешь писать. Но тему для стихотворения ты всё равно берёшь из своей головы, так ведь?
Пока Лунев обдумывал, как лучше выразить то очевидное для него, что ни в какую не могли понять другие, в разговор вступила фройляйн Рита:
— Ох, господа, вы сейчас говорите много странных слов, которые мне напрочь непонятны, так что я совершенно запуталась, о чём идёт речь. Ich kann nicht verstehen euch.[3]
— Мы и сами не очень-то ферштейн, — признался Редисов и взял инициативу на себя. — А как по вашему, что требуется человеку, чтобы он действительно чего-то добился в искусстве? Разумеется, помимо таланта и определённой порции удачи?
— Впечатления, — перебил Зенкин. — Конечно, прежде всего новые впечатления, чтобы было, о чём писать. Чтоб постоянно появлялось что-то новое, что-то менялось. Без этого вообще никак.
Лунев осторожно заметил:
— А по-моему, важнее… способность… не знаю, как это назвать… чувствовать… по-особенному… как будто замечать что-то, что обычно не видно… способность увидеть в другом ракурсе.
Он знал, что сказал галиматью, но точнее выразить не мог. Неудивительно, что его не поняли и, сочувственно глядя, решили просто вежливо промолчать; он и не надеялся на другую реакцию.
Редисов задумался, прикидывая, что ответить на собственный вопрос.
— Активность, — сказал он, помолчал и продолжил. — Я имею в виду, что надо, чтоб ты был в курсе того, что творится в мире, общался с людьми. Чувствовал своё время, как говорится.
— А знаете, что самое главное, liebe Herren? — Рита встала с тахты и привалилась спиной к высокому шкафу. — Главное — желание. Если захочешь — сможешь всё, что захочешь. А если не смог, значит, не сильно-то и хотел.
Речь её, как и любая другая речь, не вызывали сейчас раздражения у Лунева: он был слишком отстранён и просто выслушивал всё, не сопротивляясь ни одной точке зрения.
Редисов задумался.
— Вы скорее правы, фройляйн, чем не правы, — заключил он после молчания. — Но вот о чём ещё мы не сказали: по-моему, человеку искусства не помешает ум.
— Не помешает, — Лунев слегка улыбнулся. — Скажем, ум необходим. Вам не кажется? Образованность, знаете ли…
Фройляйн Рита прищурилась.
— Так ум или образованность? — спросила она.
— Одно предполагает другое, — спокойно объяснил Лунев. — Никто же не посчитает необразованного человека сильно умным и способным. Ведь правильно, согласны? Да о чём мы говорим, — бросил он, как будто вдруг вспомнив, — всем сейчас уже ясно, что без высшего образования невозможна ни нормальная жизнь, ни…
— Глупости! — перебила Рита, в глазах её зажёгся недобрый огонёк. — Кто вообще придумал эту тупую формулу? Вы, Лунев, вы закончили какой-то вуз и теперь сравниваете, а как вы можете сравнивать, если вам не с чем? Просто поверили кому-то, кто сказал это до вас! Вот из-за таких, как вы, и получается: кто-то ляпнул глупость, остальные поддакнули и всё общество заражается бессмысленными абстракциями. «Высшее образование необходимо каждому» — зачем? Оставьте его тем, кому оно нужно. В жизни полно и других дел.
Зенкин ошарашено выслушал яростный поток речи, рассмеялся:
— И это говорит наша золотая медалистка Рита!
Фройляйн всю передёрнуло, и она сверкнула глазами на Зенкина.
— Замолчи, — цыкнула она.
— Почему же? Знаешь, что? — обратился он к Луневу. — Она ведь по всем урокам готовилась. Всё время руку тянет, на все вопросы отвечает, во всех четвертях — одни пятёрки, — говорил он с восхищением. — Надо от класса контрольную написать или диктант — так кого послать, Риту, конечно. На олимпиаду — Рита, на конкурс — Рита, что-нибудь ответственное поручить — только Рите, кому же ещё. В общем, отличница-активистка, гордость школы.
— Зенкин, прекрати! — крикнула фройляйн. — Я же не рассказываю, как год назад ты ратовал за восшествие идола.
Неловкое молчание надолго повисло в комнате.
Наконец, Зенкин пробормотал:
— Тоже, сравнила…
— Это правда? — спросил Лунев, когда они уходили.
— Да, — Зенкин в противоположность своим обычаям был молчалив и задумчив.
— Понимаешь, — заговорил он, — года два назад, когда ты уезжал… Ну, ты помнишь, что творилось?
— Смутно, — честно ответил Лунев.
— Это был настоящий разброд. В государстве, в умах… Везде. Никто не знал, куда двигаться дальше, к чему идти; все метались туда-сюда, каждый пел на свой лад. Никто ни за что не отвечал, никто ничего не знал. Каждый сходил с ума, как хотел. Совсем, как на наших встречах — и так вся страна. Нет, это неплохо, мне даже нравилось. Но долго так жить нельзя.
Он переглянулся с Луневым, будто упрашивая его поверить на слово, что нельзя.
— И я тогда подумал, что нужна сильная рука, чтобы всех построить. Что авторитарный правитель принесёт нам порядок и какую-то стабильность. Что это… в общем, что это надо стране.
— Ты это говорил? — уточнил Лунев.
— Да. Я много с кем делился своими мыслями. Я говорил об этом на наших встречах. А через год… — он замолчал.
Вместо эпилога к роману «Идол». История людей, прошедших через многое, но обязанных жить дальше.«Но он мёртв. А мы живы. Это наша победа. Другой вопрос — нужна ли она ещё нам. Если да — значит, мы выиграли. Если нет — значит, он».
«Ринордийск… Древний и вечно новый, вечно шумящий и блистающий и — в то же время — зловеще молчаливый; город фейерверков и чёрных теней, переменчивый, обманчивый, как витражи Сокольского собора: не поймёшь, в улыбку или оскал сложились эти губы, мирное спокойствие отражается в глазах или затаённая горечь. Как большой зверь, разлёгся он на холмах: то тихо дремлет, то приоткрывает неспящий лукавый глаз, то закрывает вновь».Ринордийск — столица неназванной далёкой страны… Впрочем, иногда очень похожей на нашу.
Третья и заключительная часть ринордийской истории. Что остаётся после победы, и была ли победа вообще… Или всё, что есть — только бесконечная дорога к далёким огням?
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».