Идиллия Белого Лотоса - [16]

— Скажи, спросилъ я: — когда мнѣ снова можно будетъ посѣтить лотосы? Поведешь-ли меня къ нимъ завтра, при дневномъ свѣтѣ? Сейчасъ — ночь, и я утомленъ; нельзя ли мнѣ теперь уснуть у твоихъ ногъ, а завтра быть съ тобою въ саду?

— Бѣдное дитя! — произнесла она, такъ низко склоняясь надо мною, что ея нѣжное, какъ благоуханіе дикихъ цвѣтовъ, дыханіе коснулось моего лица: — какъ они злоупотребили твоими силами! Отдохни здѣсь, на моихъ рукахъ, и я охраню тебя. Тебѣ предназначено быть моимъ пророкомъ и стать просвѣтителемъ дорогой мнѣ страны; какъ алмазами украшу твое чело силой и здоровьемъ. Спи, дитя!

И я прилегъ тутъ-же, повинуясь ея повелѣнію; я чувствовалъ, что голова моя покоится на мягкой рукѣ, изъ которой исходили волны успокаивавшаго меня магнетизма, хотя въ то-же время сознавалъ, что лежу на холодномъ, жесткомъ полу святилища. И я впалъ въ глубокій, не возмущенный никакими сновидѣніями, сонъ.

За эту ночь, въ нишѣ тайныхъ лѣтописей, веденыхъ Агмахдомъ, было начертано всего лишь одно слово:

„Напрасно!“

Глава VII.

Когда я проснулся, въ моей рукѣ лежалъ бѣлый цвѣтокъ: то былъ полу распустившійся лотосъ, красота котораго тотчасъ наполнила сердце мое радостью. Я смотрѣлъ на него и чувствовалъ себя бодрымъ и веселымъ, точно всю ночь проспалъ на рукахъ матери, а цвѣтокъ былъ ея поцѣлуемъ на моихъ устахъ, — я держалъ его у самыхъ губъ. Я не задавалъ себѣ вопроса: откуда лотосъ у меня; онъ даже не приходилъ мнѣ въ голову; я просто любовался его красой и чувствовалъ себя счастливымъ: вѣдь, онъ давалъ мнѣ знать, что моя Царица, мой единственный другъ, охраняла меня.

Вдругъ, я увидѣлъ, что кто-то вошелъ въ комнату; собственно говоря, не вошелъ, а скорѣе, казалось, выступилъ изъ тѣни. Я лежалъ, какъ теперь замѣтилъ, на ложѣ, въ томъ самомъ покоѣ, куда привелъ меня наканунѣ Агмахдъ. Я плохо соображалъ, какъ и въ какомъ мѣстѣ провелъ мрачные часы ночи, но ясно чувствовалъ, что сюда-то обратно онъ, а не кто другой, принесъ меня на своихъ рукахъ. Я былъ доволенъ тѣмъ, что снова очутился въ своей комнатѣ, и еще больше обрадовался, когда увидѣлъ приближавшагося ко мнѣ ребенка. То была дѣвочка; она казалась моложе меня и была ясна, какъ солнечное сіяніе. Подойдя ко мнѣ, она остановилась, и я протянулъ ей руку.

— Дай мнѣ цвѣтокъ — произнесла она.

Я колебался: обладаніе цвѣткомъ доставляло мнѣ столько счастья; но я не могъ отказать ей: она улыбалась, а до сихъ поръ никто еще въ храмѣ не подарилъ меня улыбкой, и я отдалъ ей свой цвѣтокъ.

— Ахъ! воскликнула она: — на его листьяхъ — вода! — и бросила его съ отвращеніемъ. Я разсердился и быстро соскочилъ съ своего ложа, чтобы взять назадъ свое сокровище. Моментально дѣвочка подняла его съ пола и съ громкимъ смѣхомъ бросилась бѣжать отъ меня, держа его въ рукѣ. Я погнался за нею во всю мочь и принялся ловить ее совершенно по-мальчишески, — да я и былъ настоящій мальчикъ, да къ тому же еще обозленный, — и рѣшилъ, что не уступлю ей. Мы мчались по большимъ комнатамъ, никого не встрѣчая на своемъ пути; дѣвочка съ быстротою молніи проскальзывала за большія занавѣси, а я слѣдовалъ за нею со всѣмъ проворствомъ деревенскаго парня. Вдругъ, я очутился лицомъ къ чему-то, что я принялъ за крѣпкую каменную стѣну. Какъ она могла скрыться отъ меня? Вѣдь я гнался за нею по пятамъ? Въ порывѣ гнѣва, отъ котораго у меня потемнѣло въ глазахъ, я повернулся назадъ и… тутъ-же замолчалъ и притихъ: передо мною стоялъ жрецъ Агмахдъ. Ужъ не совершилъ-ли я какого нибудь проступка? Но нѣтъ: онъ улыбался. — Ступай за мной, — произнесъ онъ такъ мягко, что я послѣдовалъ за нимъ безъ малѣйшей робости. Онъ открылъ дверь, и я увидѣлъ передъ собою квадратный садъ, весь въ цвѣтахъ; его окружала изгородь, густо поросшая цвѣтущими растеніями. Весь садъ былъ полонъ дѣтей, проворно бѣгавшихъ взадъ и впередъ; казалось, все вниманіе ихъ было поглощено такой замысловатой игрой, которой я не понималъ. Ихъ было такъ много, движенія ихъ были такъ быстры, что сначала я было растерялся; но тутъ я вдругъ увидѣлъ среди нихъ дѣвочку, отнявшую у меня цвѣтокъ: она приколола его къ своему платью и насмѣшливо улыбалась, глядя на меня. Я бросился въ толпу, хотя не имѣлъ никакого представленія объ этой игрѣ или танцѣ; но несмотря на это я, казалось, — ужъ самъ не знаю какъ — понялъ законы ея и подчинился имъ; я не могъ-бы сказать, въ чѣмъ была цѣль игры, но присутствіе мое не внесло въ нее никакой путаницы и я, хотя и безсознательно, но вѣрно двигался среди прочихъ дѣтей. Я гонялся за дѣвочкой, ловя ее; но она была такъ ловка, что мнѣ никакъ не удавалось нагнать ее. Несмотря на это, я вскорѣ весь отдался наслажденію, которое доставляли мнѣ движеніе, общее возбужденіе, видъ веселыхъ лицъ и звукъ смѣющихся голосовъ. Благоуханіе безчисленныхъ цвѣтовъ приводило меня въ восхищеніе, и мнѣ страстно захотѣлось нарвать себѣ немного цвѣтовъ. Думая о нихъ, я забылъ о своемъ лотосѣ, и рѣшилъ, что нарву ихъ большой букетъ по окончаніи игры; а пока проворно сновалъ взадъ и впередъ, исполняя замысловатыя фигуры танца. Въ это мгновеніе я не боялся ни Агмахда, ни его гнѣва, хотя садъ могъ быть и его. Вдругъ, я услышалъ взрывъ сотни дѣтскихъ веселыхъ голосовъ, кричавшихъ: