Идиллия Белого Лотоса - [15]

— Идемъ! — сказалъ Агмахдъ, и я послѣдовалъ за нимъ, глядя полубезсознательно на окно и думая, что меня, можетъ быть, ожидаетъ свѣжій воздухъ, даже свобода… Вдругъ мнѣ показалось, что я внезапно ослѣпъ… Я быстрымъ движеніемъ поднесъ руку къ глазамъ: они были повязаны чѣмъ-то мягкимъ… Я замеръ, охваченный неудомѣніемъ и страхомъ. Вслѣдъ за этимъ, я почувствовалъ, какъ меня кто-то обхватилъ и осторожно повелъ впередъ; я вздрогнулъ при мысли, что то, вѣроятно, была рука Агмахда, которая поддерживала меня, но мнѣ поневолѣ приходилось терпѣть ея прикосновеніе, которому я не могъ противиться. Мы медленно подвигались впередъ; мнѣ было ясно, что мы вышли изъ комнаты, прошли извѣстное пространство; но какъ далеко мы ушли отъ кельи, ни въ какомъ направленіи отъ нея мы шли, я не могъ никакъ отгадать, такъ меня сбила съ толка моя вынужденная слѣпота.

Наконецъ, мы остановились, и наступило полное молчаніе; обнимавшая меня рука опустилась, и я почувствовалъ, что съ моихъ глазъ снимаютъ повязку. Но и послѣ этого, окружавшій меня мракъ остался такъ густъ, что я поднесъ руку къ глазамъ, чтобы удостовѣриться въ томъ, что на нихъ больше не было повязки. Нѣтъ, на нихъ ничего не лежало, они были открыты, и все же передо мной стояла непроницаемая стѣна глубокаго, полнаго мрака. У меня болѣла голова; я плохо сознавалъ происходившее; казалось, пары выпитаго мной крѣпкаго напитка все перепутали въ моей головѣ. Я стоялъ неподвижно въ надеждѣ, что такимъ образомъ скорѣе приду въ себя и тогда разберусь въ своемъ положеніи. Вдругъ я почувствовалъ, что около меня… совсѣмъ близко… стоялъ кто-то; я не отстранился; мнѣ показалось, будто я зналъ, что этотъ нѣкто — прекрасенъ, дружелюбенъ, осѣненъ славой… Меня наполнило чувство неизъяснимой нѣжности; мнѣ почудилось, будто я духовно прильнулъ къ этому невѣдомому нѣкто. Среди молчанія, у самаго моего уха, раздалась тихая, ласкающая рѣчь:

— Скажи Агмахду, что онъ преступаетъ законъ: заразъ можетъ только одинъ жрецъ вступать въ Святая Святыхъ, не больше.

Я тотчасъ призналъ подобный струящейся водѣ голосъ Царицы Лотоса и безпрекословно повиновался ему, хотя и не подозрѣвалъ ничего о присутствіи жреца.

— Только по одному разрѣшается жрецамъ входить въ Святая Святыхъ, не иначе: законъ нарушенъ, ибо Агмахдъ — здѣсь, — сказалъ я:

— Прошу, чтобы мнѣ было дано услышать это изъ устъ самой Царицы, торжественнымъ тономъ произнесъ Агмахдъ въ отвѣтъ.

— Скажи ему, — возразилъ голосъ, пронизывавшій мнѣ душу и заставлявшій меня радостно трепетать всѣмъ тѣломъ; — что я не стала бы ждать твоего появленія въ храмѣ, если-бы могла открыться ему самому.

Я повторилъ ея слова; отвѣта на нихъ не послѣдовало; но вслѣдъ за этимъ, послышалось движеніе, раздались шаги, и дверь тихо затворилась.

Мягкая рука тотчасъ коснулась меня, и въ это же время я замѣтилъ слабый свѣтъ у себя на груди; въ одно мгновеніе рука опустилась ко мнѣ за пазуху и вынула спрятанный мной поблекшій лотосъ. Но я не сдѣлалъ ни малѣйшей попытки помѣшать этому: надо мной блеснулъ свѣтъ, привлекшій мое вниманіе, и, когда я поднялъ голову, чтобы взглянуть на него, я узналъ Царицу Лотоса. Я видѣлъ свою Царицу — какъ я ужъ сталъ называть про себя — лишь смутно, точно окутанную легкой дымкой, но все-же достаточно отчетливо, чтобы близкое присутствіе ея наполнило меня радостью. Она поднесла къ своей груди увядшій цвѣтокъ, который только что достала у меня изъ-за пазухи; и я съ изумленіемъ видѣлъ, какъ онъ сталъ вянуть все больше и больше, какъ очертанія его становились все менѣе ясны и какъ онъ, наконецъ, совсѣмъ пропалъ изъ вида… И, однако, я не жалѣлъ о немъ, такъ какъ по мѣрѣ того, какъ онъ исчезалъ, сама Царица становилась все яснѣе, выступала все ярче среди окружавшаго насъ мрака, а когда его не стало видно, она предстала передо мною прекрасная, лучезарная, вся осіянная собственнымъ блескомъ. — Не страшись болѣе, — промалвила она: — они не могутъ повредить тебѣ, ибо ты вступилъ въ сферу, гдѣ дѣйствуетъ мой свѣтъ. Итакъ, не бойся ничего, хотя они и помѣстили тебя въ самую твердыню порока и обмана; наблюдай за всѣмъ и запомни все, чему свидѣтелями будутъ твои очи.

Казалось, самая тьма блѣднѣла подъ бодрящимъ дѣйствіемъ ея увѣренныхъ, милостивыхъ словъ; и я чувствовалъ, какъ во мнѣ росло мужество. Ея протянутая рука нѣжно коснулась меня; при этомъ прикосновеніи мнѣ показалось, будто я весь загорѣлся такимъ огнемъ, сила котораго превосходила всякій испытанный мною до сихъ поръ зной.

— Царственный цвѣтокъ Египта покоится въ священныхъ водахъ чистота и ничѣмъ ненарушимый міръ которыхъ создали подабающее ему вѣчное жилище. Я — духъ цвѣтка; я ношусь надъ водами Истины, и Любовь — дыханіе небесъ — источникъ, изъ котораго я черпаю жизнь. Этотъ храмъ, мое земное жилище, палъ, и обитатели его отвернулись отъ небеснаго свѣта — Мудрости, а мои крылья все еще съ любовью распростерты надъ нимъ. Но духъ царственнаго Лотоса не можетъ долго жить во мракѣ, и какъ цвѣтокъ клонится долу и чахнетъ, когда солнце скрывается отъ него, такъ и храмъ этотъ погибнетъ, если я его покину. Запомни мои слова, дитя, запечатлѣй ихъ въ своемъ сердцѣ; и когда ты окрѣпнешь духомъ и будещь въ состояніи уразумѣть ихъ сокровенный смыслъ, они объяснятъ тебѣ многое.