Идем! или Искусство ходить пешком - [56]

Гедельма — всего лишь развилка, здесь несколько домов и маленький ларек, то ли кухня, то ли импровизированная кафешка с тремя пластиковыми столами и стульями, в окошке ларька появляется женщина и вопросительно смотрит на нас. Мы не знаем, перекусить ли нам здесь или спуститься к Сирали, который расположен на побережье? Как только мы садимся поесть, у ларька останавливается грузовик, водитель покупает бутылку колы, и мы спрашиваем его, не подбросит ли он нас вниз, к шоссе. Он кивает, и мы забираемся в кузов, а там, на табуретке, сидит пожилая женщина. К кабине водителя привязаны три козы, мальчик наблюдает за козами, а его отец держит петуха, у которого связаны лапы. Петух встревожен, он знает, что его ждет впереди: эта дорога ведет на бойню. Семья пьет чай из термоса, сцена напоминает невинную семейную прогулку, но козы и петух в диком возбуждении, они не хотят погибать. Каждый раз, когда мужчина встает и отпускает петуха, тот пытается вскочить, падает, прыгает, но не может вырваться. Его зрачок бешено вращается в глазу, всем своим нутром он мечтает совершить побег.

А мы сидим, оцепенев от сочувствия и страха, нас пугает эта нешуточная борьба, не на жизнь, а на смерть, мы сопереживаем петуху. Его предсмертный крик оглашает окрестности. Нарве закрывает уши, а я закрываю глаза. Мы не говорим ни слова, мы молча сидим в грузовике и терпеливо ждем, когда же закончится эта поездка. Мы едем к началу, а петух едет в противоположном направлении, он приближается к концу. Или, возможно, его путешествие к смерти напоминает нам наши собственные страхи, о том, что в любом начале заключен конец. Мы сидим в грузовике и дрожим от страха. Петух обречен. Все мы боимся смерти.

9

Откуда в нас этот вселенский страх смерти? Неужели это конец? Конец путешествию, конец всему?

Мы спрыгиваем с грузовика и не спеша удаляемся по дороге. Прочь от мыслей о смерти и от этого петуха, похоже, он будет преследовать нас весь остаток путешествия. Мы будем молчать, и страх не покинет нас.

Мы идем вдоль шоссе, мимо проносятся машины, на полной, просто убийственной скорости, мы не видим лиц. Кто они, эти темные лица, которые мчатся мимо нас? Мы балансируем на краю автострады, кругом трейлеры, автобусы, грузовики, легковушки, трактора — и никаких пешеходов, кроме нас. Мы — две крошечные точки вдоль шоссе, шаг влево или вправо, и всё — дороге конец. Но мы соблюдаем равновесие, мы шагаем строго по прямой линии и не сворачиваем, ни на йоту ни влево, ни вправо, мы движемся, шаг за шагом, по желтой дорожной полосе к району Сирали.

Мы добираемся до маленькой прибрежной деревушки ближе к вечеру, уже становится темно. В темноте мы бредем по асфальтированной дороге, ноги распухли, раны горят, плечи и головы болят. Мы идем медленно, мы беззащитны, перед нами темнота и дорога, а мы — такие крошечные ничего не значащие точки. Дорога и небеса сливаются в огромное темное ничто. Откуда мы идем и куда? Почему мы не спим в постели, в доме, в одной комнате? Мы просыпаемся и засыпаем одновременно, разве это не так? А как же любовь? Любовь требует стабильности, ей нужно, чтобы мы находились в одном и том же месте, а движение — это одиночество.

Мы идем по побережью в поисках ночлега. В темноте светятся дома, квартиры, здания, отель. Есть два свободных места в одной комнате. Что ж, вполне подходящее место для ночлега. Мы раздеваемся, ложимся и курим, делим полбутылки раки и смешиваем ее с водой. Приятное чувство опьянения. Как хорошо лежать в постели и покуривать сигареты. В окно долетают звуки из бара, смех и звон бокалов, кажется, звучит музыка Лу Рида[72]. Как приятно лежать в постели и слушать голоса молодых девушек, они пьют и веселятся.

Утром мы покидаем отель, взвалив рюкзаки на плечи, и идем вдоль берега. Мы берем курс на Олимпос. Нескончаемый белый берег, светлое голубое море и волны, бьющие по ногам. Мы должны отдохнуть. Причем немедленно. Мы решаем провести несколько дней на берегу. Мы идем вдоль руин храма, по берегу реки, и как раз там, где река делает поворот, на открытом месте, за воротами, заросшими белым боярышником, находим прекрасное место. Место для отдыха, лагерь, барак, а за лагерем — маленькие хижины в тени деревьев.

Мы снимаем каждый по отдельной хижине; тут столы, тонкие стены со щелями, матрас на полу, шерстяной ковер — вот и все убранство.

Этого вполне достаточно, здесь уютно и удобно, солнечный свет проникает сквозь щели в стене и прогревает комнатку. Узкая лесенка ведет вниз из хижины на маленькую тропинку, уложенную камнями, все крошечные тропинки между домами посреди деревьев ведут к бараку. Здесь есть большая открытая комната с дровяной печью посередине. Длинные деревянные столы стоят вокруг печи, на полу валяются опилки, кухня скрыта занавесом, за которым возятся повара, два польских студента. Они готовят три раза в день — завтрак, обед и ужин, а по вечерам в углу открывается бар, для нас, для тех, кто любит посидеть по ночам. Барак — место сбора для всех, кто обитает в хижинах, туристов, хиппи, студентов и просто непонятных личностей, которые живут здесь подолгу или по нескольку дней. Мы довольно быстро обнаруживаем, что лагерь — очень притягательное место, и отсюда не хочется уходить. Днем мы лежим на берегу, отдыхаем и плаваем, совершаем короткие прогулки по горам вокруг лагеря, а после обеда лежим в своих домиках и читаем. Когда становится темно и холодно, мы доходим краткой дорогой до барака, там мы ужинаем и садимся вокруг печи, чтобы поболтать и послушать музыку, выпить раки и покурить. Нам по душе эта мирная и простая жизнь в маленьком сообществе внутри большого мира, за пределами обычных правил и систем. Мы предаемся своим привычкам и склонностям: спим подолгу, едим с завидным аппетитом и пьем изрядно, бодрствуем по ночам и дискутируем о философии и литературе. Несколько немцев, поляков, американцев, турков и двое норвежцев и вовсе никуда не выходят, они живут в хижинах посреди деревьев и предаются своим любимым занятиям: читают и слоняются без дела.