Идем! или Искусство ходить пешком - [57]

Вечером в нашей компании появляются новички, они только что приехали всей семьей. Отцу слегка за пятьдесят, в отглаженных бежевых фланелевых брюках и в белой рубашке с коротким рукавом он выглядит очень молодо. У него красивая жена, намного моложе него, и дочери хороши собой. Вновь прибывшая семья вызывает всеобщее любопытство.

А мы сидим с Андреасом, выпиваем, он жалуется — в голове у него постоянный шум. Этот недуг буквально свел его с ума, разрушил его семейную жизнь. И в один прекрасный день он бросил работу, уехал из Берлина, покинул дом и друзей.

— Если б я не уехал, я бы покончил с собой, — говорит он без всяких эмоций, просто констатируя факт.

Андреас немногословен и не общителен. Он держится особняком, он одинок и чересчур серьезен. С ним, пожалуй, никто и не общается кроме меня. Он бука и молчун, считают все постояльцы.

А мне его общество доставляет удовольствие. О чем только мы с ним не болтаем — о любви, о сексе и обо всем на свете.

У Андреаса длинная густая черная шевелюра и внушительная борода, лица почти не видно. Он носит очки с толстыми стеклами. Но когда он о чем-то увлеченно рассказывает, глаза его вспыхивают. По мне, так он даже по-своему красив.

Новички обедают.

После трапезы жена и дочери оставляют главу семейства в одиночестве. И тогда он дает себе волю и прикладывается к раки. Но этого мало — вдруг ни с того, ни с сего он начинает петь. В его репертуаре песни «Битлз» — «Дорогая Пруденс» и «Черная птица». А когда он приступает к «Роки Раккун», я не могу удержаться и начинаю ему подпевать. Так мы с ним и пропели почти весь «Белый альбом».

Но появляются его жена и дочери, они после душа принарядились, кажется, их смущает, что он, солидный глава семейства, поет с молодежью. Они шипят на него и в шутку бьют по губам, но он не унимается. Мы с ним продолжаем петь — «Облади Облада» и «Пока моя гитара тихо плачет».

Выпив еще немного раки, отец семейства совсем разоткровенничался. Из его исповеди следует, что он, полковник турецкой армии, в молодости был хиппи. И что ему хотелось бы объяснить своей жене и дочерям, каким он был когда-то, в прежней жизни.

— Я был настоящий хиппи, с длинными волосами и бородой, я общался с такими, как он, — говорит он и показывает на Андреаса. — А теперь я полковник. Но это ничего не значит. В душе я остался прежним.

Полковник не может оторваться от раки, он уже пьян, жена и дочери пытаются загнать его в постель, они хотят увести его, но он продолжает сидеть.

— Я люблю свою жену, — говорит он, обнимает и целует ее. — И я люблю своих дочерей.

Теперь все обитатели барака могут убедиться — перед ними образцовое счастливое семейство.

Андреас даже слегка прослезился, он отворачивается и вытирает очки о сорочку, эта семейная сцена ему о чем-то напоминает, она и мне о чем-то напоминает. Мы с Андреасом сидим в обнимку, словно соучастники безымянного преступления.

Наконец молодой жене удается уговорить полковника отправиться на боковую, она уводит его из барака в домик, а сама скоро возвращается и садится за стол со своими дочерьми. Теперь они развлекают меня и Андреаса историями об отце. Вообще-то он веселый человек и хороший отец, преданный друг и товарищ. В первый раз я слышу, как Андреас разговаривает с кем-то, кроме меня, он долго и серьезно беседует с дочерьми полковника. Я сижу молча и слушаю. Я в шоке — Андреас так умно и учтиво общается с девушками. И мать, и дочери внимают ему.

Мы не можем проститься друг с другом в эту магическую ночь, так и сидим вокруг камина до самого рассвета. Нам не хочется расставаться. Никому из нас не хочется прерывать беседу и отправляться спать. К тому же, и спать нам не хочется. Эта ночь без сна — одна из прекраснейших ночей в моей жизни. Три женщины беседуют с Андреасом так доверительно, словно он им отец.

Я сплю три часа, а потом Нарве будит меня. Он уже торопится, нам пора в дорогу, в горы, а потом вниз, на побережье, вдоль шоссе.

— Но я должен попрощаться с Андреасом и семьей, — говорю я.

Мне не хочется уходить. Меня здесь что-то держит, и я не хочу уходить так поспешно, я возражаю, неужели мы не можем остаться еще на несколько дней?

А ведь что-то связывает меня с Андреасом, с полковником, с его женой и двумя дочерьми, что-то необъяснимое и очень важное, думаю я, и неохотно одеваюсь. Накидываю рюкзак на плечи, с похмелья, усталый, и следую за Нарве, по направлению к бараку. Мы завтракаем и оплачиваем свое пребывание, прежде чем покинуть лагерь. Так я и ухожу, не сказав ни единого слова на прощание своей новой семье.

10

Апрель уже на исходе, скоро май. Из лагеря мы направляемся к Олимпосу, пересекаем реку и попадаем в настоящий лесной туннель, проходим мимо руин маленького городка, и оказываемся на вершине горы, откуда открывается вид на море. Посреди дороги лежит мертвая собака.

Она светло-серой масти, а брюхо у нее черное от грязи, возможно, она сорвалась с поводка, заблудилась и погибла, не выдержав борьбы за существование.

Ничего себе денек, ничего себе конец маршрута. Собака просто застыла, глаза у нее открыты, никакой раны не видно, она цела и невредима, лежит на дороге, и ее никто не трогает — ни птицы, ни звери. Мы тоже не трогаем ее и идем дальше, по козьей тропинке. Есть ослиные дороги, и муловые тропинки, и овечьи тропы, звери дали названия дорогам в горы, мы идем узкой тропинкой к морю, к мысу Гелидония и маяку, который мы отметили на карте.