Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга 1 - [149]

С другой стороны, мы все же с очевидностью и адекватно схватываем «идею» «вещь». Мы схватываем ее в вольном процессе пробегания, в сознании безграничности поступательного хода внутренне согласных созерцаний. Поначалу и первым делом мы схватываем неис-полненную идею вещи, вот этой индивидуальной вещи, как чего-то такого, что дано ровно «настолько», насколько «простирается» само согласованное созерцание, но что остается при этом определимым «in infinitum». «И т. д.» — вот усмотримый и абсолютно необходимый момент вещной ноэмы.

На основе экземплифицированного сознания такой безграничности мы, далее, схватываем «идею» определенных бесконечных направлений, причем для каждого из направлений наглядного протекания, каким мы пробегаем. Вновь мы схватываем региональную «идею» вещи вообще — как того тождественного, что выстаивает в так-то и так-то устроенных определенных бесконечностях протекания и изъявляется в принадлежных, определеннее устроенных рядах бесконечности ноэм.

Как вещь, так затем и всякая принадлежная своему сущностному содержательному наполнению устроенность, и прежде всего любая конститутивная «форма» — это идея, и это значимо от региональной всеобщности и до самой низкой обособленности. В более конкретном изложении:

Вещь в своей идеальной сущности дает себя как res temporalis, в необходимой «форме» времени. Интуитивная «идеация» (как узревание «идеи» таковая совершенно особо достойна тут такого именования) учит нас тому, что вещь есть вещь необходимо длящаяся, в принципе бесконечно распространимая в аспекте своего дления. В «чистом созерцании» (ибо такая идеация — это феноменологически проясненное понятие Кантова чистого созерцания) мы схватываем «идею» временности и всех заключенных в ней сущностных моментов.

Далее же, вещь по своей идее есть res extenso, так, к примеру, она в пространственном аспекте способна на бесконечно многообразные превращения формы и, при твердо удерживаемых в тождественности фигуре и изменениях таковой, на бесконечно многообразные изменения положения; вещь in infinitum «подвижна». Мы схватываем «идею» пространства и включенные в нее идеи.

Наконец, вещь есть res materialis, это субстанциональное единство и, как таковое, единство причинностей, — согласно возможности, бесконечно многообразных. И вместе с такими специфически реальными свойствами мы тоже наталкиваемся на идеи. Так что все компоненты вещной идеи в свою очередь суть идеи, и каждый имплицирует свое «и так далее» «бесконечных» возможностей.

То, что излагаем мы сейчас, — это не «теория», не «метафизика». Речь идет о сущностных необходимостях — таковые заключены в вещной ноэме и, коррелятивно таковой, и в дающем вещь сознании и неустранимы, неснимаемы, их возможно постигать посредством усмотрения и систематически исследовать.

§ 150. Продолжение. Регион «вещь» как трансцендентальная руководящая нить

После того как сделали теперь понятными — в самом что ни на есть общем виде — бесконечности, что таит в себе созерцание вещи как таковое (по ноэсису и ноэме), или же, как тоже можно сказать, после того как мы сделали понятными идею вещи и все измерения бесконечности, какие только таит она в себе, — мы сможем вскоре понять и то, насколько регион «вещь» может послужить феноменологическим исследованиям в качестве руководящей нити.

Созерцая индивидуальную вещь и следя в созерцании за тем, как она движется, приближается и удаляется, крутится и вертится, как изменяется ее форма и качество, каким способом ставит она себя причинно, мы совершаем плавные непрерывности созерцания, таковые же покрываются так-то и так-то, сливаются в сознания единства, — взгляд направляется при этом на тождественное, на X смысла (и, соответственно, позиционального или нейтрализованного предложения), на одно и то же — изменяющееся, крутящееся и т. д. Так и тогда, когда мы в вольном созерцании следим бесконечно возможные модификации по различным основополагающим направлениям, в сознании безграничности в поступательном движении такого процесса созерцания. И вновь все точно так, когда мы переходим к установке идеации и, скажем, доводим до ясности региональную идею вещи, — при этом поступая подобно геометру в свободе и чистоте его геометрического созерцания.

И однако, вместе со всем этим, мы ничего не знаем еще о процессах самого созерцания, о принадлежных таковому сущностях и сущностных бесконечностях, ничего не знаем о его материалах и ноэтических моментах, о его ноэматических составах, о слоях его — двусторонне различимых и схватываемых эйдетически. То, что мы актуально переживаем (и, соответственно, сознаем — помимо рефлексии — в модификации фантазии), — этого мы не видим. Итак, необходимо изменение установки, необходимы различные — гилетические, ноэтические, ноэматические — «рефлексии» (все по праву называемые так, поскольку они суть отвлечения от первоначальной, «прямой», направленности взгляда на X). Эти рефлексии и открывают для нас обширное и внутренне связное поле исследований и, соответственно, обширную, подчиненную идее «регион вещь», проблематику.

Тут встает именно такой вопрос: