Идеальный партнёр - [14]

 - Я никого не убивал! - так же медленно и раздельно сказал Хайнц.

 - Вы меня спросили о жестокости. Свойственна ли немцам жестокость. Так вот, - она начала закатывать левый рукав блузки, - я вам отвечаю: да! Меня в прошлом году вышвырнули из редакции на второй день. Не дав даже обещанную неделю обвыкнуться. Совершенно равнодушно и хладнокровно, как будто я какая-то лягушка. Даже с собакой или кошкой так бы не поступили. Слишком долго было мне объяснять! Языка недостаточно! - Она уже кричала, тыча ему в лицо исчерченную сеткой белых шрамов чуть ниже локтя руку.

 - Подумаешь, эмигрантка! Что с ней чикаться. Выставить в коридор и сказать, что никуда не годится! Я в депрессии была три месяца! Не понимала - кто я! В психушке! Нацистка! Бетти! Конечно, такая же! Этот взгяд я не забуду никогда. Ничем не лучше тех убийц. Вы только с виду как люди! Только с виду как нормальные люди!

 Она уже не понимала, что говорит и швыряла в истерике всё новые и новые обвинения в помертвевшее лицо Хайнца.

 - Я никого не убивал. Те ответили за своё! - сорвался он в ответ. - Если вам здесь так не нравится, убирайтесь прочь! Вас никто не звал! Что вы вообще здесь делаете? Развалили свою страну и явились сюда! Где ваша страна? Что это за страна? Всё ваше свинство, грязь - это что, случайно? Вы никого не убивали? Ваша история чистая? Или то, что вы друг друга морили и морите, - это лучше? Другого цвета кровь?

 Он ничего не видел, задыхался и весь трясся. Кровь молотом била в висках, голову невыносимо сдавило:

 - Я никого не убивал!

 - Мне больно! Пустите! -  вдруг услышал он. Зрение вернулось.

 Её лицо было искажено, слёзы катились по щекам и носу. Он увидел, что сжимает её руку. Изо всех сил сжимает её руку. Его собственная ладонь затекла. Пальцы были белые, а вмятины на её руке совсем посинели. Она вся была в крови. Это была его кровь, из пораненного пальца, но тогда Хайнц этого не понял. Он только увидел, что её рука вся окровавлена, и, кажется, даже почувствовал запах крови.

 Если бы я схватил её за шею, то задушил бы и не заметил, - с ужасом осознал Хайнц. - Я только что кричал, что никого не убивал. И прямо крича, вот на этом же месте чуть её не убил!

 Он выпустил её, ещё не успев додумать эту мысль, и бросился в ванную. Ему было дурно. Он открыл воду, хотел подставить голову под холодную струю, но стал боком оседать на плиточный пол рядом с раковиной.

 - Господин Эверс, Хайнц! О, Боже мой! - Лариса была уже рядом. Она начала брызгать ему в лицо водой, потом бросила в раковину полотенце и, не отжав, полным воды, начала тереть ему лоб, глаза. - Господи, Боже, помилуй меня грешную, - лепетала Лариса, - Хайнц, миленький, ты умираешь? Не умирай, пожалуйста! Хайнц! - Она стала покрывать поцелуями его лицо. - Мальчик мой родненький, только не умирай, пожалуйста! Прости меня! Прости меня!

 Она беспомощно оглянулась. Ванная комната была такая маленькая, что, падая, он упёрся ногами в дверь. Лариса была даже не в состоянии выйти и позвать на помощь. Только плакала, просила прощения и целовала его.

 Он не умирал. Он всё слышал, только пошевелиться не мог. Потом открыл глаза.

 - Хайнц, тебе лучше? - она погладила его по лицу. Выглядела она ужасно. Себя он не видел, но она выглядела ужасно. Распухший от слёз нос, чёрные потёки косметики, размазанные по всему лицу, прыгающие губы.

 - Ты выглядишь ужасно,- слабым голосом сказал он, пытаясь подняться.

 - Да. Ты тоже, - радостно закивала она, поддерживая его за шею.- Тебе правда лучше? Не умирай, пожалуйста, - она перестала целовать его лицо, но стала палец за пальцем быстро целовать руку. - Ты простишь меня когда-нибудь? - И добавила, всхлипывая как ребёнок: - Я больше так не буду.

 Он попытался улыбнуться и стал подниматься. Лариса помогла, и они тихонько добрели до постели. Он лёг, ёжась от мокрой, холодной рубашки.

 - Сейчас-сейчас, - сказала Лариса, быстро расстёгивая её. Потом теми же ловкими движениями, что и рубашку, она стянула залитые водою светлые брюки. Слабой рукой он пытался сохранить полосатые плавки, но она не обратила внимания на жест, и они тоже полетели на пол.

 - Сейчас-сейчас. Я согрею тебя.

 Она тоже быстро разделась, легла на него сверху и накрыла себя и его голубым одеялом. Хайнц чувствовал себя пустым и легким. Её тёплая тяжесть была необыкновенно приятна и уместна. Казалось, что только она и прижимала его к земле, а иначе он просто улетел бы к потолку с голой лампочкой на сиротских проводах.

 - Тебе надо поменять лампу, - тихо и медленно сказал он.

 - Я поменяю, - с готовностью согласилась она, - я думала, что ты умираешь. У меня папа так умер. Мы завтракали втроем с мамой. Он начал вдруг крениться на бок и сполз на пол. А на следующий день умер. Так и не очнулся. Ничего мне не сказал, - она начала опять дрожать, и Хайнц почувствовал тёплые слёзы у себя на шее.

 - Не плачь, Малыш, не плачь. Я не умираю. У меня нет сил тебя успокаивать. Не плачь. Там, кажется, вода не закрыта.

 В ванной по-прежнему с шумом хлестала из крана вода.

 - Да. Я сейчас.

 Она вышла, голая и тоненькая. Умылась и закрыла воду. Вернувшись, легла уже рядом, но всё так же тесно прижимаясь и грея его своим маленьким телом. Она была такая маленькая, намного меньше, чем казалась в одежде. Хайнц вспомнил, как когда-то, живя ещё у родителей, он намочил пушистого котёнка и как тот вдруг оказался совсем крошечным. Весь его объём был пухом. Хайнц улыбнулся от этого воспоминания.