Идеальная пара - [2]

Разговор о портрете был в любом случае болезненной темой, поскольку леди Вейн категорически возражала против его включения в экспозицию выставки, но ее возражение было отвергнуто. Фелисия Лайл была самой знаменитой актрисой своего времени, фактически более знаменитой, чем сам Вейн, и в течение почти пятнадцати лет они были самой прославленной романтической парой в театральном мире, легендарными любовниками на сцене, на экране и в жизни, хотя после войны они уже больше не играли вместе – что всегда было и осталось загадкой для Пентекоста.

Уже этого было достаточно, чтобы нынешняя леди Вейн завидовала своей предшественнице. К тому же Фелисия Лайл была одной из самых красивых женщин в мире, воплощением изысканности, очарования, шарма и таланта. Упоминание о ней, как и ее портрет, невозможно было исключить из экспозиции, и Пентекосту пришлось использовать весь свой такт, чтобы убедить в этом леди Вейн.

– Он будет там, Робби, непременно будет, – спокойно сказал Пентекост, стараясь так можно скорее закончить обсуждение опасной темы.

Выражение лица леди Вейн сделало бы честь Медее, которую она когда-то играла. Она была – теперь уже в прошлом – эффектной женщиной и достаточно способной актрисой, но ей было вдвойне трудно всю жизнь играть роль преемницы легендарной Фелисии – ведь Фелисия Лайл стала звездой сцены в двадцать лет, а в тридцать уже получила свою первую премию Американской академии киноискусства, мгновенно покорив Голливуд. Бронзовая звезда с ее именем была вмурована в асфальт бульвара Голливуд; отпечаток ее ладоней навечно остался на бетонной плите у Китайского театра Граумана; театры на Бродвее и в лондонском Уэст-Энде носили ее имя; печали и радости ее жизни стали темой многочисленных журнальных статей и художественных жизнеописаний. Двадцать пять лет назад ее смерть от пневмонии, обостренной непрерывным курением и неумеренным потреблением спиртного, стала причиной национального траура по обе стороны Атлантики.

Чай наконец совсем остыл, и Вейн осушил чашку одним глотком.

– Я хочу увидеть портрет, пока его не увезли.

– Право же, Робби! Неужели это так необходимо? – раздраженно бросила леди Вейн.

– Я – хочу – его – видеть, – недовольным тоном повторил Вейн, как ребенок, выделяя каждое слово. Многие считали, что он уже выжил из ума, но Пентекост отлично знал, что это не так. Вейн оставался величайшим актером, даже в таком преклонном возрасте. Он вполне мог заставить людей считать себя дряхлым и выжившим из ума, лишь бы добиться своего; особенно часто он прибегал к этому, когда знал, что ему будут перечить.

– Это ужасно! – сдавленным голосом произнесла леди Вейн, прижимая салфетку к глазам. – После всех хлопот об этом глупом обеде… после всего, что я вынесла за последние недели… ты мог бы сейчас по крайней мере из приличия не напоминать мне о ней.

– Я просто выразил желание увидеть ее портрет. – Силы, казалось, вновь оставили Вейна. На мгновение Пентекост подумал, что Вейн готов уступить супруге, но старик собрал остаток сил и упрямо затряс головой, сердито сверкнув глазами. – Я хочу, чтобы его повесили в моей комнате, – сказал он. – Так, чтобы я мог его видеть. Немедленно. – Он обращался с приказом к Пентекосту, а не к леди Вейн, отлично зная, что она ни за что не выполнит его желание, а Пентекост, пусть и с неохотой, все же сделает, как он велит.

– Да делайте что хотите, вы оба, черт бы вас побрал! – воскликнула леди Вейн. – У меня от вас разболелась голова! – Она скомкала салфетку, швырнула ее в сторону Вейна и, выскочив из-за стола, в слезах выбежала из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Вейн посмотрел на салфетку, угодившую в тарелку с пудингом.

– Великолепно! – сказал он, тихо усмехнувшись. – Если бы она так же хорошо играла на сцене!

Пентекост послал дворецкого за портретом, а сам закурил. Леди Вейн была ярой противницей курения и не выносила табачного дыма в своем присутствии. Фелисия Лайл курила непрерывно, и ее смерть напугала Вейна настолько, что он навсегда отказался от сигарет.

– Робби, ты чертовски непорядочно поступил, – с укоризной сказал Пентекост.

– Ради Бога, Гиллам, если человек, умирая, не может сделать то, что он хочет, то когда ему еще удастся это сделать? – Вейн опять начал дышать прерывисто; его голос упал до шепота, так что Пентекосту, стоявшему рядом, пришлось наклониться, чтобы разобрать, что он говорит.

Гилламу было ясно, что решение Вейна спуститься к обеду было не только его промахом на семейном фронте – это было и слишком большой нагрузкой для его организма. Доктора беспокоились о состоянии его сердца и легких, давно предсказав, что они могут отказать в любой момент. Сейчас Пентекост ясно видел, что прогнозы врачей на сей раз могут сбыться.

– Робби, – сказал он, – мне кажется, нам следует позвать медсестру. Тебе надо подняться в свою комнату и отдохнуть.

Вейн слабо покачал головой, но было видно, что сейчас его возражение не стоило принимать всерьез. Он спустился к обеду в столовую, как того и хотел, еще раз показав леди Вейн силу своего характера, но теперь, почувствовал Пентекост, его друг хотел как можно скорее вернуться в постель.