Идеальная любовница - [12]

Ему никогда раньше не приходилось бывать в апартаментах экономки. Миссис Уэйд зажгла свечу на каминной полке. Свет был скуден, но Себастьян с облегчением убедился, что отведенные ей комнаты чисто убраны и вполне удобны, хотя и невелики по размерам. В кабинете, служившем также гостиной и приемной, у окна, выходившего во двор, стояла высокая конторка. Обстановку дополняли обеденный стол с двумя стульями и кресло перед незажженным камином. Вторая комната была еще меньше. Ничего примечательного в ней не оказалось, насколько он мог судить по тому, что можно было разглядеть через раскрытую низкую дверь. У миссис Уэйд не было никакого крупного багажа; все, что находилось в ковровом саквояже, она уже успела убрать подальше от глаз.

Она молча стояла у камина, глядя на него. Он попытался представить ее себе в тюремной камере. Много-много дней и ночей, проведенных взаперти. Десять лет. Вся ее молодость прошла в камере размером не больше этой комнаты. Да нет, гораздо меньше. И ни на кого нельзя взглянуть. Взглянуть ни на кого нельзя!

Когда Себастьян подошел к ней, она не опустила глаз, хотя он приблизился вплотную. Но он поднял руку и провел пальцами по ее волосам, и тогда ноздри у нее раздулись и затрепетали. Темно-каштановые волосы оказались шелковистыми на ощупь, гораздо мягче, чем можно было ожидать, судя по виду. Себастьян приподнял одну короткую прядь у нее за ухом, глядя, как пламя свечи играет в серебристых нитях седины.

— Мне не нравится ваша прическа, — безапелляционно изрек он. — Больше не стригитесь.

Она тихонько кивнула, но ему показалось, что в ее глазах промелькнула горечь, а может быть, и насмешка. Или даже и то, и другое вместе.

— В чем дело? — спросил Себастьян. — О чем вы сейчас подумали?

— Просто… волосы у меня сейчас длиннее, чем за последние десять лет. Для меня это… роскошь.

Ее губы насмешливо скривились. Невероятно: она смеялась над собой!

— У вас всегда была седина?

— Не всегда.

— Появилась только в тюрьме, — догадался Себастьян.

Она согласно кивнула.

— В последнее время ее стало меньше. Похоже, она… исчезает.

— Вот и хорошо. Вы слишком молоды для седых волос.

Она держалась так замкнуто, что простое прикосновение к ней уже выглядело как неслыханное святотатство, нарушение общепринятого запрета. Но разве не это делало ее такой неотразимой? Верхний краешек уха показался между прядями волос — бледно-розовый, нежный, почти прозрачный. Себастьян провел кончиком пальца по хрупкому изгибу ушной раковины. Она показалась ему упругой и прохладной, зато впадинка за ухом была теплой и мягкой. Тело женщины едва заметно вздрагивало с каждым биением сердца, но она так и не сдвинулась с места и ничего не сказала, даже когда он просунул пальцы за стоячий воротничок ее платья.

— Посмотрите на меня.

Она покорно повернула голову, и при этом ее подбородок скользнул по тыльной стороне его ладони. Взгляд ее опаловых глаз молниеносно охладил его пыл, заставив прекратить медленную ласку. «Что бы ты ни делал, — говорил этот взгляд, — какими бы грубыми или, наоборот, изощренными ни были твои уловки, затронуть меня они не смогут».

Отлично: значит, они друг друга поняли. Хотя вообще-то ее отношение никак нельзя было назвать лестным. Ее несгибаемая стойкость вызывала у Себастьяна невольное восхищение, но ему не нравилось, что эта стойкость направлена против него самого.

Он убрал руку и отступил на шаг.

— Доброй вам ночи, миссис Уэйд. Мы еще поговорим завтра утром.

— Спокойной ночи, милорд.

Она отлично владела своими чувствами, однако на этот раз облегчение просквозило слишком явно. Ладно, она ему за это еще дорого заплатит.

* * *

Где-то вдалеке колокол пробил полночь. Церковный колокол в деревне, сообразила Рэйчел. Низкие протяжные удары звучали грустно, как голос одиночества. Время тянется медленно, говорил размеренный звон колокола. Но время в обычной жизни и в тюрьме нельзя было измерить одной меркой, а низкое мелодичное гудение церковного колокола было куда предпочтительнее воя тюремной сирены, безжалостно вырывавшей из души последние остатки надежды.

Откинув одеяло, Рэйчел, опустив ноги, села на край кровати. Как странно видеть свои босые ноги на ковре! Она зарылась пальцами в ворс, проверяя его густоту. Матрац оказался слишком мягким, словно ей его подсунули по ошибке. Воздух был невыразимо сладок: она намеренно оставила окно открытым, хотя ночью было холодно, чтобы ощущать его свежесть. Вчерашнюю ночь она провела, сидя на холодном кирпичном полу в Тэвистокской тюрьме, в камере площадью девять квадратных футов,[18] без воздуха и света, отодвинувшись как можно дальше от ведра с нечистотами, оставшимися после предыдущего обитателя.

Нашарив на столике у постели спички, она зажгла свечу в медном шандале. Наверное, скоро ей суждено к этому привыкнуть (так же, как и к слишком мягкой кровати), но пока одна лишь мысль о том, что она может сама, когда пожелает, зажечь свет в своей комнате, наполняла ее душу ликующим трепетом. Как быстро человек приноравливается к невообразимым прелестям свободы!

Рэйчел прижала руку к ноющему животу. За обедом она мало ела и почти не прикасалась к вину, но все же пища оказалась для нее слишком тяжелой, и теперь ее слегка подташнивало. К тому же после обеда она выпила кофе — настоящего кофе! Он показался ей таким крепким и диковинным на вкус, что она едва сумела отпить несколько глотков.