Идеальная любовница - [115]

— Позвольте мне выразить вам самые глубокие и искренние соболезнования, милорд, в связи с постигшей вас тяжкой утратой. Его светлость был замечательным человеком, великим человеком, он снискал уважение и восхищение у всех, кто его знал. Его уход будет болезненно ощущаться всеми.

— Вы так думаете?

Еще совсем недавно Себастьян не преминул бы одернуть священника за этот несусветный вздор, назвал бы его лицемером и подхалимом — словом, сделал бы все от него зависящее, чтобы заставить викария сгореть со стыда. Преподобный Эш, безусловно, являлся подобострастным болваном, но были на свете более тяжкие грехи, и Себастьян сам совершил большинство из них.

— О, вне всякого сомнения. Я уверен, что завтра на похоронах соберется целая толпа друзей и почитателей вашего отца.

— Я полагаю, всякое на свете случается, — без тени улыбки согласился Себастьян. — Не буду вас больше задерживать, преподобный отец. Вам, наверное, не терпится поскорее оказаться дома, чтобы поработать над надгробным словом.

По лицу преподобного Эша было ясно видно, что такая мысль даже не приходила ему в голову, но он быстро опомнился и забормотал:

— Да-да, разумеется, как это благородно с вашей стороны, милорд, я немедленно вас покину. Но, может быть, вы лично нуждаетесь в моих услугах?

— Простите?

— Если бы вам было угодно помолиться вместе со мной или поговорить о ваших чувствах в связи с кончиной вашего родителя…

— Ах вот в чем дело! Нет-нет, благодарю вас, но это не понадобится.

Себастьян отвернулся, чтобы не рассмеяться прямо в лицо священнику.

Они вместе дошли до выхода из часовни и пожали друг другу руки на крылечке. Преподобный Эш забрался в маленькое зеленое ландо, пока его возница придерживал для него дверь. И опять Себастьян вспомнил о Кристи Моррелле, который в любую погоду ездил верхом на золотисто-гнедом жеребце, навещая представителей своей смиренной паствы.

По другую сторону парка, украшенного фонтаном и декоративным прудом, вздымалась каменная громада Стейн-корта с двумя гигантскими пристройками, раскинутыми подобно крыльям, по обе стороны от более старинной центральной части здания. Они скорее напоминали крепостные валы, нежели руки, раскрытые для дружеских объятий. Изначально этот дом представлял собой солидный и крепкий особняк в георгианском стиле[51] (Себастьян знал об этом по картинам), пока его мать, только что вышедшая замуж и опьяненная внезапно свалившимся на нее богатством, не приказала перестроить его в духе французского chateau.[52] Теперь его украшали башни и башенки, балюстрады и зубчатые стенки с бойницами, а над крышей, среди мансард, контрфорсов, консолей, выступов и карнизов тянулись к небу не меньше сорока отдельных каминных труб. Стейн-корт походил на летнюю резиденцию кардинала Ришелье, но в сельской глуши Суффолка казался таким же неуместным, как папская тиара в хлеву, да и толку от него было примерно столько же. В юности Себастьян стеснялся родного дома, потом сделал его предметом шуток, а увидев его теперь, ощутил раздражение: отныне все затраты на содержание этой фараоновой гробницы перешли от отца к нему.

Войдя в дом, он нашел свою мать во втором по значимости из ее любимых покоев: она полулежала откинувшись на кушетке эпохи Людовика XV, в круглой гостиной, расположенной в башенной части здания. (Самым излюбленным ее местом была постель в роскошной спальне, откуда она редко выбиралась раньше трех, а то и четырех часов пополудни.) Ее поседевшие, но по-прежнему густые волосы были, как всегда, безупречно причесаны: взбиты кверху и уложены пышной серебристой волной. А почему бы и нет? Она постоянно держала при себе парикмахера, некую миссис Пибоди, занимавшую отдельные апартаменты в доме и повсюду сопровождавшую ее светлость.

В настоящий момент ее светлость не то дремала, не то писала письмо (возможно, она совмещала эти занятия), адресованное, несомненно, одному из множества своих любовников. Себастьян иногда спрашивал себя, почему его родители так люто ненавидели друг друга. Им бы следовало больше ладить, ведь между ними было так много общего! Леди Мортон изменяла мужу не реже, чем он ей, и отличалась от него только тем, что старалась соблюсти хотя бы видимость приличий в своих бесчисленных интрижках. Себастьяну было пятнадцать, когда неразборчивость матери открылась ему во всей неприглядной наготе. Однажды утром он вошел в конюшню и застал ее за развлечением даже не с одним, а сразу с двумя конюхами на охапке соломы в свободном деннике. Чтобы преодолеть потрясение, он безотлагательно соблазнил горничную, а после этого взял себе за правило менять любовниц так часто, как только позволяли время и обстоятельства. Этой привычке он не изменял на протяжении всей своей жизни.

Пока не встретил Рэйчел.

— Час уже обеденный?

Этот вопрос, заданный томным и ленивым голосом, прозвучал со стороны дивана, стоявшего под окном, где расположилась с колодой карт его сестра Айрин. Раскладывание пасьянса являлось для нее серьезной работой; любимейшим занятием, которому она предавалась едва ли не круглые сутки, была праздность. Невозможно было представить себе ее за шитьем, рисованием или — вот смеху-то! — за чтением.