Идеализм-2005 - [28]

Шрифт
Интервал

К Андрею Сычеву российское общество было враждебно-равнодушным. С подобострастным равнодушием воспринимались помещичьи выходки семьи Иванова. Сын министра обороны, Александр Иванов, сбил 20 мая 2005 года насмерть на пешеходном переходе шестидесяти шестилетнюю Светлану Беридзе. Иванов ехал со скоростью 120-140 км/ч в черте города, но дело о ДТП путинские следователи закрыли через полгода. Более того, зятя погибшей Олега Плюща обвинили в избиении барчонка.

Андрея Сычева значительная часть россиян сочла «пидарасом, который сам виноват», но сын министра обороны в их глазах виновным не был. Нет, на оппозиционных интернет-форумах, конечно же, возмущались. Но не более того. Никакого практического выражения заслуженной ненависти к власти. Поразительное российское лицемерие. Слабый виноват уже по факту своей слабости. Сильный же всегда прав, какие бы отвратительные действия не совершал.

Стать частью чужой судьбы, разорвать цепи равнодушия и эгоизма — вот первые шаги к освободительному проекту. Но простой взаимопомощи мало, необходима ненависть к врагам, к конкретным объектам из плоти и крови, с именами и фамилиями. В феврале 2006 года мы предлагали единственную реальную и действенную альтернативу российскому порядку: «Министру Иванову — судьбу Сычева!»

* * *

Кирилл Чугун угощает меня чаем у себя на кухне.

— В раю же нет котят, в Писании сказано, — Чугун смеется, откинувшись на спинку стула.

— Тебя не будет в раю, — подмигиваю котенку, который играется под столом с моими ногами.

— А раз кот мяукает, значит, жив, — продолжает своим задорным басом коренастый широкоплечий нацбол. — Я встал, глаза протер — жив. Блин, меня же так никогда током не шарахало. Сколько раз в розетках ковырялся — и ни разу. Думал, все, помер, в рай попал. Но тут вот этот вот котенок…

— …Мне кажется, нужны коты и собаки в раю, — я не соглашаюсь с Кириллом.

— Леха, блин, я тебе такие вещи даже объяснять не хочу. Сходи в церковь и сам у батюшки все спроси, — Чугун замолкает на секунду. — И постригся бы ты, Леха. А то патлатый слишком.

— Постригусь.

— Да, надо бы, Ольгу Ф. попроси, она пострижет.

— Это ты у нас православный, — я довожу до конца начатый разговор. — Ну ладно, нет котят в раю, так нет. Тебе виднее, может быть.

— Вот да, слушай старших… А, Леха, ты же ведь слышал эту песню?

— Какую?

— Ну вот ту, что сейчас играет.

Я прислушиваюсь. «Любо, братцы, любо…», — доносится из колонок.

— Слышал, конечно. Это ты типа казачьим хором увлекаешься?

— Да, слушаю иногда.

— Почему нет. Хотя казаки демонстрации разгоняли при царе.

— Это не важно сейчас. Вот, Леха, смотри. В этой песне есть в конце, в последнем куплете, такие слова: «Атаман узнает, кого не хватает, эскадрон пополнит и забудет про меня». Сейчас сам услышишь.

— Да я знаю, что есть.

— Смотри. Это же вся нацбольская идеология. Вся наша идеология в одной строчке.

— Кирилл, — я задумываюсь на секунду, — да, ты определенно прав.

— Да, — Чугун смотрит мне в глаза и улыбается, — очень хорошо, что ты это понимаешь.

Мы молчим. Я отпиваю чай из кружки. «…Атаман узнает». Да, так и есть. И это правильно. Жертвы — это нормально.

Раздается звонок в дверь.

Чугун идет открывать. На пороге — Борщ и рыжеволосая Ольга Ф.

— Здорово!

— Привет, проходите, не стойте в проходе, — отвечает Кирилл. — Чай будете?

— Нет, мы сейчас выдвигаемся уже. Леху только заберем. Давай, Леха, обувайся.

— Ага, я уже, — зашнуровываю берцы.

— Ладно, Леша, — Чугун скалится, — я уточню у батюшки насчет котов Командиры наши, Роман Андреич и Елена Васильевна, тоже, наверное, считают, что кошек и собак в рай пускают. Любители животных, блин.

— Ага, Кирилл, уточни.

— В следующий раз расскажу.

— Да, — я обнимаю Чугуна, — увидимся скоро, Кирилл.

— Пока.

Борщ, Ольга и я выходим на улицу. Стоит февральская оттепель, пасмурно и влажно. Борщ достает из кармана черной куртки бутылку «Балтики 3», открывает зажигалкой — с громким щелчком.

— Пошли сейчас до «Коломенской», ближе к центру выйдем где-нибудь из метро, решим все окончательно. Леха, у тебя ведь проходка неограниченная?

— Студенческая. Сколько угодно можно ездить.

— Телефона нет?

— Нет, конечно.

— Ты объект видел? — спрашивает Ольга.

— Да.

— Ну, тогда смотреть нам его всем вместе не обязательно, чего там военкомам глаза мозолить.

— Нет, не обязательно. Я помню все.

Борщ делает внушительный глоток из бутылки и до самого метро мы идем молча. Начинает смеркаться.

Выходим на «Новослободской», сворачиваем во двор потише. Детская площадка залита мутной талой водой.

— Ну что, по поводу акции сейчас давайте все… — начинает Борщ. — Рома и Лена в отпуске, но они нам дают добро. Говорил с ними утром.

— Отлично.

— …Я посылал внутрь разведку. Колю, школьника из моей бригады. Говорит, вход свободный. Военкомат же блин, — Борт усмехается.

— Драки на входе не будет, значит. Делай что хочешь.

— Да. Заебись, че.

— Ольга, что у нас по людям? Регионалов только шестеро вроде. — спрашиваю у рыжеволосого командира Юго-Восточного звена.

— Да, шестеро с регионов приехали, еще шестеро москвичей подписались. Не много, но хватит. Прорываться ведь не надо. Я с моем бригадой буду листовки раздавать под военкоматом. Ты…?


Рекомендуем почитать
Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Нездешний вечер

Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.