Идеалист - [37]

— Ей не хватает смелого элемента, смелого штриха, — сказал он.

— Вот, я говорила! — воскликнула Барбара и, подав гирлянду фигурок из красного дерева, сказала: — Пусть она наденет это.

Илья взял, взвесил и отложил в сторону со словами: — А стоит ли? Нет, не стоит вмешиваться и нарушать стиль…

Анжелика, неловко чувствуя себя и злясь на Илью, тем не менее не делала попыток прервать его. Она единственная из всех улавливала скрытый смысл его слов, и какой-то странный паралич овладел ею.

— Если бы у вас под рукой было золото с парой хороших бриллиантов, то, пожалуй…

— Но так нельзя. Что-то все-таки надо… — заметила робко Таня.

— Н-да, женщины остаются женщинами — хоть что-нибудь, но обязательно нацепят себе на шею, — рассмеялся Илья. — Ну, тогда эти желтые слезы.

Он вытащил из кучи янтарное колье и подал Анжелике.

— Браво, Ильюша, молодец! — похлопала его по щеке Барбара.

— Я же говорила, ведь я говорила про это, — ужасно волновалась Лариса.

— Конечно, ты и про бусы говорила, — пропела Таня.

— Но ведь все-таки про янтарные!

Анжелика надела колье, и Илья смотрел на нее со снисходительным удовольствием создателя. Когда Барбара за спиной сестры спросила его взглядом: «Как, хороша?», он сперва пожал плечами и лишь затем утвердительно кивнул. Получилось: «хороша, конечно, а все-таки…» Что «все-таки» он не сказал даже мысленно, но без сомнения оно означало: «род промежуточной ступени между женщиной и ребенком, созданный для отдохновения мужчины-воина».

И в такси Анжелика упорно молчала. Неверный свет улицы заглядывал в машину то спереди, то сбоку, выхватывая то серебристый мех капюшона, то руку с перчатками, расслабленно обнявшими колено, как неправдоподобно длинная кисть, то сумрачно-прекрасное лицо. Столь же быстро сменялись порывы в душе Ильи: в одну секунду он гордился собой, в следующую презирал…

Смятение вновь прокралось в сердце Анжелики: победа, которая целую неделю питала ее спокойствие… была ли она вообще? Он всегда приходит чуточку тверже, чем уходит. Почему так непрочно ее влияние? Другая женщина? Нет, не может быть. Тогда что же? Если он действительно все время один, с книгами… Книги? Нет, он не сухарь… — музыкален, до смешного сентиментален, и к ней относится… уж в этом можно не сомневаться. Но каким противным он был сегодня! Она ничего не хочет, пусть только не будет таким жестким — немного мягче, приветливей и только, — таким, как в «арбузный» вечер. Зачем выбирать между разрывом и… полным сближением? Разве не приятнее и спокойнее ровная дружба?.. О, она ни за что… ничего не сделает такого, что бы могло подтолкнуть в ту или иную сторону…

Она знает, что нравится ему, — в это же время размышлял Илья, — да, он имел неосторожность проявить свое слабое место — впредь он будет осторожнее. Однако, слабость… если справляешься с ней (а он справится!), не только не унижает человека, а как бы даже возвышает. Не дать ей поработить его… ну, об этом смешно даже думать. В сущности, не так уж трудно — немного внимательней контролировать свои слова, жесты…

Так они молча пришли к соглашению, изгонявшему из видимых отношений все знаки особого внимания. Но, изгнав все внешнее, они насторожились внутренне, улавливая с болезненной чувствительностью тончайшие признаки душевных переживаний друг друга. Запретив себе наслаждение взглядами, улыбками и прикосновениями, они стали наслаждаться собственным стоицизмом. В интимной атмосфере такси, выходя из машины, в гардеробе и во множестве других ситуаций они удерживали себя от неосторожного проявления нежности, и собственный стоицизм доставлял им особенное удовольствие.

* * *

Концерт! Это роскошный сад с шелестом листвы и скромными цветами, с влажными тенями и лучиками солнца, с некошеными травами и говором птиц. В нем множество укромных мест, где, скрытые от глаз, резвятся и нежатся души, свободные от страхов, забот и сомнений. Таким был этот концерт.

С первых же звуков сонаты Тартини их души потянулись в сад; там они встретились и наслаждались близостью, для которой никто из них ничем не поступился. В перерыве взволнованные, переполненные тайной они прогуливались в фойе, ловя и по своему истолковывая встречные взгляды старых дам в вечерних туалетах, и вдруг натолкнулись на маленького быстрого старичка в старомодно-круглых очках и в столь же старомодном костюме.

— Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек! — энергично приветствовал он Илью. — Приятно вас здесь встретить.

— Разве я мог пропустить такой концерт, — ответил польщенный Илья. — Позвольте вам представить: Анжелика из Кракова, — и чувствуя незаконченность фразы, пошутил: — Она, правда, не математик и даже не физик, но музыку тоже любит.

— И прекрасно, и очень хорошо, что не математик и не физик, — говорил старичок, улыбаясь преувеличенно добрыми глазами, — нет людей более скучных и более заносчивых, уж я-то знаю. Надеюсь, Анжелика, вы занимаетесь искусством или чем-то около?

— Русской литературой… — живо откликнулась Анжелика, — по-моему, это не «около», а между — психологией и философией. Але музыка — почти вторая моя специальность.

— Значит, на наших четвергах одним участником станет больше? Кстати, Илья, вы не забыли, что нынче у нас «Царь Эдип»?