Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века - [142]

В этих душевных терзаниях Иван Васильевич вступил в самостоятельную жизнь. С одной стороны, продолжать обучение показалось ему бессмысленным: пришлось бы начинать едва ли не с азбуки. С другой стороны, молодость требовала успеха. Он начал служить в каком-то министерстве, где, как и в детстве, отсутствие знаний он заменял «сметливостью, остроумием» и рвением; в службе в результате не преуспел, пережил неудачный роман, едва не окончившийся женитьбой, покуролесил в свете и разочаровался в нем и в конце концов, томимый скукой и побуждаемый мечтами о другой, осмысленной жизни, исполненной «благодетельной науки», отправился в большое заграничное путешествие (С. 238–239).

Гран Тур

Иван Васильевич отправился в заграничное путешествие, видя в нем выход из того психологического тупика, в котором оказался, будучи, в сущности, совсем еще молодым человеком[1266]. В том, что его поездка имела характер именно Большого Турне, сомневаться не приходится. Прежде всего, это доказывает цель путешествия. Оно предпринималось ради обучения и воспитания, расширения жизненного кругозора, гармонизации внутреннего состояния. Иван Васильевич «утешался […] отрадною надеждою отправиться за границу, воображая, что в чужих краях он легко приобретет познания, которые он не смог приобрести в отечестве». Он искренне верил, что сумеет преодолеть в себе все враждебные начала с помощью «благодетельной науки». Вера эта, конечно, была наивной, хотя и распространенной среди русских, особенно среди молодежи, иронизирует повествователь: так «больной спешит за границу, воображая, что у прусской заставы вдруг сделается здоровым» (С. 239). Тем не менее приобщение к наукам стояло в планах нашего героя на первом месте. Типичным для Гран Тур был и маршрут путешествия: Берлин и в первую очередь Берлинский университет как один из центров мировой науки (Иван Васильевич запасся рекомендательными письмами ко всем тамошним знаменитостям); Париж – законодатель мод и светскости; наконец, Италия, Рим – вершина цивилизации, храм искусства, где «лучшие произведения гениальных художников смиренно теснятся у алтарей» (С. 241). Как ни убога была вся предшествующая история воспитания Ивана Васильевича, заграничная поездка оказывалась завершающим этапом этого процесса и требовала длительного времени – признаки, также позволяющие видеть в ней не что иное, как Большое Турне. В пользу такой трактовки говорит, наконец, общественный статус путешественника. Если наш герой и не принадлежал к высшей аристократии (мать его была «московская княжна […] впрочем не древнего русского рода, а какого-то странного наименования», хотя «никто не оспаривал ее сиятельности», а отец – казанский помещик, провинциальный увалень (С. 232–233)), то все-таки был принят светом благодаря петербургской службе в некоем министерстве и, вероятно, высокому достатку семьи (если отец умел оплачивать его столичные кутежи и недешевый зарубежный вояж). Единственно, что делало европейское путешествие Ивана Васильевича не похожим на классический Гран Тур, так это то, что он отправился в Европу не подростком, успев побывать на «статской» службе, и то, что его не сопровождал компаньон-наставник.

Первые горькие разочарования ожидали путешественника уже в Берлине. И город, и люди, и университетские светила оказались необычайно скучны и обыденны. С ужасом Иван Васильевич обнаружил, что ему недоступна и «благодетельная наука»: он плохо знал немецкий язык, да и отсутствие элементарных знаний не позволяло понимать университетского курса; и хотя он «толковал о Гегеле и Шеллинге, но не понимал их вовсе». Растерянность и подавленность сменились в нем отчуждением и презрением к окружающим. Но именно в Германии «объяснилась ему тайна воспитания». Она, как сообщает нам рассказчик, заключалась в умении наметить цель жизни и трудолюбиво и твердо, «терпеливо и систематически» идти к ее достижению. «О, как проклял он тогда своего француза-наставника, который именно цели-то и не дал его бытию» (С. 240)!

В таком скверном расположении духа Иван Васильевич перебрался в Париж и окунулся в поток удовольствий «столицы мира», но, поясняет автор, Иван Васильевич не полюбил Парижа (хотя, надо заметить, по возвращении в Россию не без тоски вспоминал «гризеток, театры и балы Мюзара» – глава I «Отъезд»). Париж с его вечным движением, суетой, шумной толпой, звонкими речами и безмерным хвастовством напомнил ему его собственную жизнь «в огромном размере». На дне этой кипящей жизни лежали «тяжелая скука и холодный эгоизм». После полугода пребывания в Париже наш герой, душа которого просила «чего-нибудь повыше, поотраднее», уехал в Италию (С. 240–241).

Италия Ивана Васильевича потрясла и стала едва ли не «самой светлой точкой, самым лучшим воспоминанием его жизни», где развилось в нем «дотоле неизвестное ему чувство изящного». Между тем из всех своих странствий в рамках Гран Тур он неожиданно для себя вывез еще одно чувство – гордости за свою страну. Исподволь он стал замечать, что Россия невольно занимала все умы его европейских контактеров, что Европа наводнена «глупейшими книгами и брошюрами о России», что его собеседники часто обращались к нему с самыми «ребяческими вопросами» о том, «скоро ли Россия завладеет всем светом» и «правда ли, что в будущем году Цареград назначен русской столицей». Все это стало побуждать Ивана Васильевича к мыслям о России, «то, что на родине не было внушено ему при воспитании, мало-помалу вкралось в его душу на чужбине». Он обрел цель и смысл жизни, которые свелись к острому желанию основательно изучить свою родину, и это стало своеобразным