Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века - [137]
Двойственность слова «свет», совмещающего значения «высшего общества» и «большого мира», позволяет нам лучше разглядеть скрытую философию европейского образовательного путешествия. Нацеленное на приобретение разносторонних знаний, оно в то же время было средством утверждения и самореализации аристократии в качестве социальной элиты: успех путешественника рассматривался как социальный успех в самом прямом смысле слова. Показательно, что в 1756 году Ф. А. Бехтеев, временно исполнявший обязанности посланника в Париже, писал о бароне Строганове: «Он […] вояжем своим сделал честь отечеству»*[1239]. Амбивалентность идеи, подразумевавшей формирование безукоризненно воспитанного человека и вместе с тем члена русской аристократической элиты, стремящегося быть достойным своего звания и общественного положения, – в сущности, классическая двойственная ситуация, возникающая из‐за слияния в одном лице человека вселенной и знатного дворянина, – отчасти отражалась в комплиментах и увещаниях, с помощью которых старшие родственники призывали молодых людей показывать себя во время путешествий с самой лучшей стороны или по меньшей мере использовать эти путешествия к собственной выгоде, насколько позволяли средства. «Путешествуйте […] с должным вниманием, столь необходимым для человека знатного рода», – писал А. М. Голицын своему племяннику Николаю[1240]. В 1780 году в письмах к Сокологорскому он упоминал «совершенное воспитание» и знания, какими должен обладать «дворянин, хорошо рожденный»*[1241].
«Надо признать, сударь, – писал посол Д. М. Голицын своему кузену А. М. Голицыну в декабре 1781 года, – что заботиться о воспитании молодых людей и, далее, управлять их путешествиями, – дело весьма затруднительное»[1242]. По мере того как эти двое вельмож отправляют в Европу племянника за племянником, а сами стареют, по мере того как в светских кругах складывается все более ироническое отношение к спесивому и капризному поведению вернувшихся на родину юных путешественников, оба наших корреспондента, – впрочем, не они одни – обнаруживают признаки усталости и разочарования. Формула, согласно которой год путешествия приносит больше знаний, чем десять лет учебы, стала в это время пустой банальностью. И вот уже Александр Михайлович, часто – и столь же банально – называвший путешествие по «большой книге мира» «важнейшей частью» воспитания юношества[1243], пародирует и переворачивает собственный стереотип, говоря о Борисе и Алексее, отправившихся в армию: «Таковое их при армии употребление принесет им больше пользы в два года, нежели в 10 лет в их безплодных вояжах […]. Их первое стремление в том состоит, чтобы искать себе праздности и забав и деньгами сорить, не щадя ни своего благосостояния, ни здоровья, ни кошелька»*[1244]. Действительно, жанр европейских путешествий, судя по всему, в конце 1780‐х годов начал претерпевать кризис. Французская революция и последовавшие за ней войны еще больше пошатнули привычную модель Grand Tour. И все же на протяжении трех-четырех десятилетий до начала этого периода – причем Россия в этом отношении выделяется в сравнении с любой другой европейской страной – многие семьи русских аристократов видели в таком путешествии венец процесса образования, итоговый «обряд перехода», необходимую и чрезвычайно благотворную практику. Эта практика была усвоена настолько глубоко, что вовлеченные в нее молодые люди также ощущали необходимость выражать свою готовность быть объектом педагогики странствий: либо, как А. Б. Куракин или Д. М. Голицын, подражая существующим образцам эпистолярного слога и стараясь играть роль любознательного путешественника; либо повторяя, иной раз неуклюже, какие-то устоявшиеся стереотипы[1245]; либо, наконец, превращая путешествие в повод для стилистических упражнений в чужом, обычно французском, языке. Во время экзамена, состоявшегося в декабре 1746 года, Александр Сергеевич Долгоруков сочинил в качестве упражнения по французскому языку «письмо к другу», где писал: «Может быть, сударь, краткое описание моих путешествий и увеселений, которые мы находим в иноземных странах, а также пользы, которую мы извлекаем из них для искусства обхождения с другими и для знания света, равно как и для учения, внушат вам сколько-нибудь желания эти страны увидеть»[1246]. А. С. Строганов также сочинил в качестве упражнений несколько настоящих рассуждений «о путешествиях», придав им форму «писем другу» или «писем русского дворянина»
