Ледяной ветер задувает ей под юбку. Вопли, рычание, угрожающий глухой шум моря, резкий свист, пронзительные крики сливаются в общий гул, который, как пощечина, бьет ее прямо в лицо — этого она никогда не забудет.
— У-у-у!..
Как и сейчас.
Публика забавляется. Галерка скандирует:
— Синтия!.. Синтия!.. Бис!.. Бис!..
В партере женщины повскакали на кресла с криками:
— Это нелепо!.. Но, в конце концов, они правы!.. Эта старуха смешна… Она не дает дорогу молодым!.. У-у-у, Ида!..
Громоздкие галоши шаркают по каменным ступенькам. Летят булыжники. У запыхавшегося ребенка кровь стучит в висках. В отчаянии она закрывает лицо руками и кричит:
— Что я вам сделала, подлые?..
Измученная старая женщина защищает лицо обнаженными руками, украшенными браслетами, и кричит:
— Подлецы!.. Что я вам сделала?..
Она падает и катится вниз до самой последней золотой ступеньки.
Прежде чем броситься к ней и узнать, жива ли она, Симон, который своей душой униженного еврея способен сочувствовать и многое угадывать, но который прежде всего остается продюсером звезд, бросает Дикрану:
— Запри Синтию в ее гримерке!.. Все остальные подонки пусть подождут!.. Подпиши с ней контракт по крайней мере на три года!.. И осторожно с деньгами, руки у нее загребущие.
Париж, 1934
