Ибо сильна, как смерть, любовь… - [13]

— Ну, что ты говоришь, твои родители тебя любят.

— Да? Странная какая-то любовь у них. Видят, что человеку и так плохо, но норовят еще и нож в ране повернуть. Нет, я думаю, плакать по мне особо некому.

— Между прочим, еще есть я, — напомнила я ему.

— А ты не исчезнешь?

— В каком смысле?

— Ну, уйдешь, и я больше тебя не увижу. Знаешь, ты все-таки скажи, где тебя искать, а то я тебя и найти не смогу.

Он старался говорить шутливым тоном, но глаза были тревожными.

— Я преподаю английский в 6-й школе. Английской.

— А где ты английский выучила?

— Я университет закончила.

— А газета? Ты это придумала про интервью?

Я вытащила из кармана джинсов удостоверение внештатного корреспондента и помахала перед его носом.

— Я, мой милый, никогда не вру.

— Так ты хочешь сказать, что все остальное, о чем ты говорила, тоже правда?

Он попытался насмешливо улыбнуться, но улыбка вышла кривой, а голос дрогнул и прозвучал хрипло. Я внимательно посмотрела на него. В его глазах появился испуг, До него вдруг стало доходить, что, может быть, я не вру, и он действительно умирал и лежал в гробу. Его взгляд стал напряженным, как будто он пытался что-то вспомнить, и вдруг я увидела, что его глаза широко раскрылись и наполнились ужасом. Я почти чествовала, как откуда-то из глубины подсознания в его душу проникают смутные воспоминания о долгой и одинокой агонии, полной боли, тоски и отчаяния. Он побледнел, тяжело задышал и, наконец, когда эти воспоминания стали совсем мучительными, закрыл лицо руками, как бы стараясь защититься от них. Меня пронзило страшное чувство жалости и вины. Я бросилась к нему, обняла его и стала целовать его лицо, руки, волосы.

— Нет, нет, это все неправда, — плача, торопливо зашептала я ему. — Ничего этого не было, не было смерти, не было гроба, ты не умирал, я это все придумала, прости меня, прости меня, пожалуйста. Ты никогда больше не будешь один, я буду всегда возле тебя, я люблю тебя, мой дорогой, милый, любимый.

Я отняла его руки и стала гладить его лицо, заглядывая ему в глаза. Постепенно его взгляд стал осмысленным, лицо снова стало смуглым, он глубоко вздохнул, как бы сбрасывая наваждение и посмотрел на меня. Я попыталась улыбнуться ему сквозь слезы. Он обнял меня, мы прижались друг к другу, и я все говорила, говорила, как я люблю его. Наконец, он совсем успокоился, поднял голову и виновато улыбнулся мне.

— Ну, вот, теперь ты будешь думать, что я псих. Черт, сам не знаю, что это было. Знаешь, — как-то удивленно сказал он, — я вдруг почувствовал… — он запнулся, но все-таки решился выговорить, — дыхание смерти. До этого я просто как-то и не думал, что это значит, умереть, а тут, — он снова побледнел и растерянно проговорил, — я как будто бы заглянул на тот свет.

— Не нужно говорить об этом, пожалуйста, не нужно, — мои глаза снова наполнились слезами, — ты не умрешь, я забрала эти проклятые таблетки, и я буду с тобой, пока не пройдут эти проклятые восемь часов. Прости меня, это все из-за того, что я наговорила тебе, но это все неправда.

Но он только посмотрел на меня каким-то новым мудрым взглядом и покачал головой. У меня замерло сердце, неужели он действительно вспомнил? Я заглянула ему в глаза. Он сел, притянул меня к себе и посадил на колени.

— Глупенькая, ну что ты извиняешься? Ты же спасла меня. Что бы было, если бы ты не пришла, не сердилась, не кричала бы так на меня? Это я должен тебе спасибо сказать, что ты спасла меня.

Некоторое время мы молча сидели, прижавшись друг к другу. Потом он вдруг легонько приподнял мою голову за подбородок и спросил:

— А то, что ты сейчас мне говорила, это тоже правда?

— Что? То, что я люблю тебя? — храбро спросила я.

Он только молча кивнул, не отводя взгляда.

— Да, — твердо ответила я. — Я люблю тебя. Иначе, чего бы я так воевала за тебя? Ты что думаешь, что я ко всем врываюсь в дом, и такое устраиваю?

— Очень надеюсь, что нет, — он засмеялся и снова прижал мою голову к груди. — И что никому больше такого не говоришь, на это я тоже надеюсь. И, кстати, не забудь, что ты обещала быть со мной всегда, и не покидать меня ни на минуту.

— Не думаю, что твоим родителям это очень понравится, если я поселюсь у вас, — засмеялась я.

— А знаешь, — вдруг серьезно сказал он. — Моим родителям это должно даже очень понравиться.

— С чего бы это?

— Да ведь ты же из наших, как мой папа говорит. Из наших, да? Ты понимаешь, о чем я?

— Ну, конечно, — засмеялась я. — Мои родители точно также говорят, только по латыни «экс нострис».

— Ну, вот, — довольно кивнул он. — Но это первое. Второе, ты интеллигентная девочка из приличной семьи, это сразу видно. Кто твои родители?

— Ну, папа адвокат, а мама стоматолог.

— Вот видишь. Ну, а еще ты закончила университет. Я думаю, мои родители будут от тебя в восторге. Уж чего, чего, но такого они от меня не ожидают. Я ведь у них непутевый сын.

— Почему непутевый?

— Ну, друзья у меня все фарцовщики, училище я прогуливаю, ну и… в общем, все остальное им тоже не нравится.

— Если бы мой сын училище прогуливал, я бы его тоже ругала, а за… все остальное, вообще убила бы.

— Однако я смотрю, ангел, характер у тебя далеко не ангельский, — хохотнул он, — а даже наоборот, агрессивный. Или, может, ты просто голодная? Ох, — спохватился вдруг он, — что же это я? Пирожные велел вытащить, а есть их не даю. И про кофе мы с тобой забыли.