Ибишев - [7]

Во время полного штиля, когда раскаленное небо, покрытое багровой патиной, висит совсем низко над городом, а море становится похожим на бирюзовое трепетное желе, достаточно подойти поближе к старым складам у пристани, чтобы услышать, как виноград методично грызет каменную кладку недостроенных дач. Он оборачивается вокруг них кольцами и сжимает, сжимает. Камень и бетон крошатся, рассыпаются, сдавленные нечеловеческой силой, и, время от времени, с глухим грохотом обваливаются особенно подточенные стены, и тогда в том месте, где это происходит, над желто–бурыми виноградными джунглями в воздухе зависает одинокое облако пыли…

3.

Проснувшись, Селимов безошибочно определил, что за окном опять бушует безумный мусорный ветер. Скользнув взглядом по стопке машинописных листов, лежащих на старом столе, он стал шарить рукой под диваном в поисках тапочек.

Большой портрет маслом в духе Модильяни иронично наблюдает за ним со стены. Единственное яркое пятно на блеклых обоях. На портрете восковое лицо мужчины средних лет с подозрительными крошечными глазками, глубоко запавшими в неестественно вытянутый череп. Он презрительно улыбается одними тонкими губами.

Селимов от всего сердца ненавидит его.

Остальные картины, доставшиеся ему от покойного отца, он давно уже или продал, или раздарил. Остался только этот тип, неотступно наблюдающий за ним из грубого пыльного багета. Отец написал его незадолго до смерти, с трудом работая скрюченной артритом рукой. Селимов оставил портрет из чувства вины. Отец умер, когда его не было в Денизли.

Отчаянно дребезжат оконные стекла. Селимов сидит на стуле посередине большой гостиной, загроможденной старинной мебелью, и курит. Всю эту мебель отец собирал много лет. Два громоздких кресла из красного дерева с резными ножками, комоды, украшенные драконами, огромный сундук в стиле «oriental», черный лакированный буфет середины Х 1Х века из Китая, столик с ножками в форме бронзовых дельфинов, пианино с подсвечниками Arnold Fibiger. Каждую вещь Селимов помнит с детства.

Он смотрит в окно. По улице в клубах уличного мусора и горячей пыли двигается похоронная процессия. Завывающий ветер изо всех сил полощет черное покрывало, пришпиленное к железным носилкам с телом. Ветер накатывает, словно гигантская волна, и движения людей становятся замедленными и неуверенными. Длится это с минуту, а потом бешеный порыв, подчиняясь некоему внутреннему ритму, на мгновение ослабевает, и в этот короткий промежуток времени все, кто идет за носилками, невольно ускоряют шаг, натыкаясь друг на друга и едва не роняя покойника. Пауза закончилась. Накатывает новый шквал, и все вновь замедляется, как в плохом кино.

Одеваясь, Селимов просматривает машинописный текст «Ибишева» и на ходу правит его карандашом. Четвертая глава. На письменном столе полно теплой пыли из щели в окне.

Выходя из дома, он забыл выключить вентилятор. Но решил не возвращаться из–за этого.

Старая «Волга» 79-ого года. Машина вздрагивает всем корпусом и, тяжело поскрипывая спущенными амортизаторами, катится по горячему асфальту. «Волга» так же, как и все остальное, досталась Селимову от отца.

Он вытаскивает из заднего кармана джинсов потрепанную записную книжку в кожаном переплете: ул. Нефтяников, 39. Это точно за городом. Где–то там, за дачами.

Чтобы не пересекаться с похоронной процессией, Селимов сразу сворачивает в переулок и, быстро проскочив переплетение почти безлюдных улочек за площадью перед зданием мэрии, выезжает к залитой водой набережной. Море с ужасающим грохотом разбивается о железобетонные волнорезы и выплескивается на дорогу кусками шипящей пены. Ветер обрывает провода. Со столбов электропередачи то и дело сыпятся синие искры.

Несмотря на духоту, Селимов не спускает стекло из–за ветра.

Примерно через километр дорога резко сворачивает налево. Выезд к эстакаде. Пристань. Старые склады. Водонапорная башня. Дальше общежитие рыболовецкой артели, ремонтные мастерские, неработающая кондитерская фабрика. Дальше дорога начинает причудливо петлять среди желто–бурых зарослей хищного виноградника. Он повсюду, сколько хватает глаз. Кое–где сквозь этот сплошной монотонный покров оплетенные жадными щупальцами еще торчат бетонные каркасы недостроенных домов, похожие на скелеты гигантских ящеров.

Дорога быстро сужается. Селимов сбрасывает скорость до минимума. Старая машина дрожит и грохочет на колдобинах.

Проехав два или три километра среди бесконечных растительно–каменных скелетов, Селимов слишком поздно замечает, как облако пыли и мусора впереди него постепенно сгущается, темнеет и вытягивается, приобретая форму бешено вращающейся воронки. Острие воронки уже достает до земли. Она движется прямо на него, вспарывая верхний слой почвы. Медленно и тяжело раскачивается из стороны в сторону и со свистом втягивает в свое жерло все в радиусе нескольких метров. Через две или три минуты она почти наверняка накроет его. Селимов выключает мотор и поднимает ручной тормоз. В наступившей тишине слышно, как гудит земля и трещат стволы виноградников. Он раздумывает, стоит ли надеть ремень безопасности.