Ибишев - [38]

Огни Св. Эльма. Искрящийся огненный серпантин змеится наверх по железным лестницам и там, на самом верху, распадается на множество светящихся шаров. И рабочие в желтых касках, побросав работу, со страхом и восхищением смотрят на это чудо, столпившись у бетономешалки. И с треском взрываются прожектора и гаснут, окутанные облачками белого пара. И цветные лампочки на стреле крана лопаются одна за другой. И осколки стекла и искры сыпятся вниз и шипят на мокрой земле. И вся строительная площадка оказывается залитой неестественно ярким синим светом. И так продолжается до тех пор, пока шары на самом верху подъемного крана не начинают бесследно исчезать в черном небе.

Чудо длится всего минуту или меньше, но рабочие не хотят возвращаться к работе. Они боятся. Всегда улыбчивые турки подавленно молчат. Главный инженер стройки, бородатый англичанин в очках — Джэф Марин — объявляет перерыв до утра. Из строя вышли все прожектора.

По контракту гостиница должна быть закончена до нового года.

Примечательный факт: на следующий день после фейерверка на строительной площадке свернулось и прокисло все молоко в городе. Даже то, что было пастеризованным…

В ночь с четверга на пятницу на скалы выбросило сухогруз.

Давно списанный корабль–призрак, оранжевый от ржавчины, с наглухо заваренными трюмами лежит, накренившись на левый бок. Ни винтов, ни двигателя, ни якорных цепей. Огромные волны цвета темного серебра с грохотом разбиваются об его выставленный борт. Скрежет металла и напряженное гудение пустых трюмов, многократно усиленные ветром, доносятся даже до центра города.

Агония корабля–призрака продолжается и днем, и ночью.

Накануне того дня, когда на скалы выбросило сухогруз, Черная Кебире проснулась в своей спальне от невыносимой головной боли.

Боль такая, будто кто–то длинными раскаленными иглами насквозь протыкает виски. Кебире лежит в кромешной темноте. Одна на огромной арабской тахте с резным изголовьем. Рядом с тахтой на тумбочке в бронзовой пепельнице дотлевают йеменские благовонные палочки. Кебире прислушивается к завыванию ветра за окном. Жалобно дребезжат стекла. Она достает из–под пуховой подушки мешочек с высушенным миртом и, глубоко вдохнув его священный аромат, пытается отогнать боль. Но раскаленные иглы продолжают сверлить мозг. Кебире облизывает сухие губы и садится на постели. Боль становится невыносимой. Нащупав ногой тапочки, она надевает их и встает. На ней шелковая ночная рубашка с прошвой. Несмотря на то, что в комнате жарко натоплено, Кебире знобит. Она надевает халат. Подходит к окну, выходящему на улицу, и отодвигает плотную штору.

Ветер со скрипом раскачивает фонарь в железной сетке, висящий в проеме каменной арки. Желтый сноп света мечется по асфальту между безобразными тенями стонущих деревьев. Кебире стоит, прижав лицо к холодному стеклу, и изо всех сил превозмогая острую боль, всматривается в насыщенную темноту.

Она видит призраков, медленно плывущих над землей. Их белые лица сосредоточены и неподвижны. И все они, не мигая, смотрят на гадалку стеклянными глазами. Бесплотные, почти не отличимые от теней, они отслаиваются от темноты и зависают прямо напротив окна. Их становится все больше и больше. Постепенно они заполняют всю улицу, сад, крыши соседних домов. И через несколько минут их уже сотни, тысячи. Покачиваясь в порывах ветра, который несет мусор и желтые листья прямо сквозь них, призраки, не отрываясь, смотрят на гадалку, и Кебире, задыхаясь от ужаса, пятится в глубь комнаты и падает на колени, и, закрыв глаза, молит тысячеглазых ангелов неба избавить ее от наваждения.

Призраки рассеиваются лишь с рассветом.

Были и еще знамения, возвещающие рождение Оборотня. Самые разные и самым разным людям. Их было так много, что, в конце концов, многие свыклись с неизбежностью его появления…

И он явился, сияющий и беспощадный, как и было предсказано, в черном плаще, расшитом золотом…

24 октября в районе портовых доков, приблизительно между пятью и шестью вечера, пропала первая девочка. Она отправилась в булочную и домой не вернулась.

В июне ей исполнилось полных одиннадцать лет.

Вот, улыбаясь, она стоит рядом с разлапистой пальмой на городском бульваре. На заднем фоне виден кусочек набережной и моря. Солнечный день. В руках плюшевая собака. На ней синие джинсы и красная майка. Под майкой — начинающая формироваться грудь. Фотографию в течение минуты показывают по местному телевидению, сразу после передачи о встрече Салманова с какими–то бизнесменами из Великобритании.

Поиски начались только после десяти часов вечера.

Мужчины из соседних домов вместе с отцом девочки обыскивают улицы, прилегающие к докам, пустыри, склады, тупики. Позже к ним присоединяются полицейские с ручными фонариками и рациями. Они разбиваются на группы и вновь прочесывают весь квартал, начиная с девятиэтажки на улице Мамедъярова до самых доков.

Несмотря на поздний час, в квартале почти никто не спит. В домах горит свет. Женщины прильнули к окнам. У дверей булочной собираются соседи и молча наблюдают за тем, как молодой капитан полиции, сидя на табурете, записывает показания хозяина магазина. По его словам, девочка купила две буханки хлеба и сразу же ушла. Было это где–то в половине шестого.